Норман Мейлер - Нагие и мёртвые

Галлахер чувствует, как пробуждается в весенней ночи земля, вдыхает сладкий, успокаивающий воздух. Ночное небо усыпано звездами.

"Господи, как прекрасно", - думает он. В голове его мелькают, сменяя друг друга, какие-то неясные мысли. Он глубоко вздыхает.

"Действительно прекрасно. Жаль, что нет женщины, с которой бы можно было обо всем поговорить. Нет, я должен чего-то добиться в этой жизни".

Галлахер охвачен благоговейным трепетом. "Такие ночи, как эта, заставляют поверить в бога даже самых закосневших в неверии безбожников. Господи, как это прекрасно! Такая красота позволяет надеяться, что все будет хорошо".

Галлахер сидит, поглощенный тьмой. "Я не такой, как другие.

Во мне что-то есть такое... - думает он и снова вздыхает. Он пытается ухватить свою мысль, как рыбу, голыми руками. - Господи..."

- Рой, с тобой все в порядке! Мы собираемся предложить тебе одно дельце. Оно как будто специально для тебя... Есть у нас одна небольшая группа, и ты будешь работать с ними. Называть имена не будем. - Макнамара делает многозначительный жест рукой. - Ну, есть два босса, они работают против международного заговора, знаешь, того самого, что задумали богатые жиды, чтобы устроить у нас коммунизм...

Теперь Галлахеру платят десять долларов в неделю, хотя работает он только по вечерам. Кабинет на чердаке двухэтажного домика. Письменный стол, комната завалена листовками и журналами, связанными в пачки. Позади стола - большое знамя с крестом и переплетенными буквами "О" и "X".

- "Объединенные христиане" - вот как называется наша организация, Галлахер. Мы - объединенные христиане, понимаешь, мы должны сорвать этот чертов заговор. Если наша страна в чем-нибудь и нуждается, так это в небольшом кровопускании. Ты боишься крови? - спрашивает Роя сидящий за столом здоровенный парень. У него выцветшие бледно-серые, словно тусклое оконное стекло, глаза. - Нам нужно мобилизоваться и подготовиться, эти евреи пытаются втянуть нас в войну, но мы их прижмем. Сам знаешь, они расхватали всю работу, и виноваты в этом мы сами, у нас нет никаких шансов, они занимают все высокие должности, но ничего, и у нас есть, где надо, свои люди.

Галлахер продает журналы на перекрестках. "Читайте о крупном иностранном заговоре! Покупайте журнал отца Килиана, и вы узнаете правду!" Он ходит на тайные сборища, час в неделю тренируется в спортклубе, учится стрелять из винтовки.

- Единственное, что я хочу знать, это когда же мы начнем, - говорит он. - Хочу, чтобы началось настоящее дело.

- Спокойнее, Галлахер, дай срок, вот подготовим все как следует и тогда сможем выступить открыто. Мы должны вывести нашу страну на правильный путь. Пойдешь с нами сейчас, потом не пожалеешь...

- О'кей! (По ночам ему порой не спится, одолевают тяжелые эротические сны; дает знать резкая боль где-то в

груди.) Боюсь, что я свихнусь, если мы... если мы не начнем в ближайшее время.

Но...

У Галлахера наконец появляется подружка.

- Знаешь, - говорит Галлахер Мэри, - ты отличная девчонка. Я... Я так люблю разговаривать с тобой.

- Какая ночь, Рой! - восхищается Мэри, вглядываясь в сгустившуюся над пляжем тьму, туда, где светится огнями Бостонская гавань. Огни мерцают в облачном небе, словно звезды. Мэри набирает горсть песка, сыплет его на свои туфли. В ярком свете костра ее волосы кажутся золотистыми, а худое длинное лицо, веснушчатое и грустное, - приятным, почти хорошеньким.

- Хочешь, я поджарю тебе сосиску? - спрашивает Рой.

- Давай просто поговорим.

В разных уголках пляжа уединились ушедшие от костра парочки, вместе с которыми приехали сюда и они. Какая-то девчонка вскрикивает в притворном испуге. Галлахер резко поворачивается на шум.

- Да, ночь роскошная, - повторяет Рой.

"Интересно, могла бы она пойти на это сейчас, здесь? - думает он и внезапно смущается. ("Она не такая, как эти, ей это не понравится, она чистенькая, славная, верующая девочка".) Он чувствует стыд за свои мысли.

- Мне хотелось бы о многом с тобой поговорить, - продолжает он вслух.

- Пожалуйста, Рой.

- Понимаешь, мы встречаемся уже месяца два... Что ты обо мне думаешь? - Сказав это, он вспыхивает от смущения, ему стыдно своего желания переспать с ней. (Хихиканье на пляже становится громче.) - Я хочу сказать, нравлюсь ли я тебе?

- По-моему, ты действительно славный, Рой. Ты - джентльмен, ты не такой грубый, как другие ребята.

- Да-а? - разочарованно тянет Галлахер. В ее словах есть что-то унижающее его и в то же время приятное. "Да, но у меня другое на уме", - думает он.