Норман Мейлер - Нагие и мёртвые

- Конечно, мальчики, смотрите сами, но ведь ясно же: простому человеку никуда не пробиться. Кишка тонка. Надорвешься. Единственное стоящее дело - это политика. Только в этой области можно чего-нибудь добиться. Поработайте же пару лет, покажите, на что вы способны, и организация вас отблагодарит. Она сделает для вас все. Помню, я был такой же зеленый, как вы. Я показал им, что умею работать, и теперь я устроен; вы сами знаете, что наш округ неплохой, получить голоса на выборах здесь не так уж трудно.

- Да, - соглашается Галлахер, - это верно.

- Слушай-ка, Рой, я давно уже присматриваюсь к тебе. Ты парень толковый, я уверен, что ты сможешь чего-нибудь добиться. Надо только доказать ребятам, что ты стоящий работник. Я-то это знаю, но ты должен доказать и им. Вот что я тебе скажу: через месяц пойдут предвыборные собрания, и тебе придется немало побегать, распространяя листовки; неплохо, конечно, устроить так, чтобы в толпе была парочка своих парней, которые немного пошумят, когда будет выступать кто-нибудь из наших кандидатов. Мы скажем тебе, когда это сделать.

- Ладно, я попробую.

- Конечно попробуй! На этом можно заработать. Здесь сейчас много таких ребят - у них легкая и денежная работа. Я уверен, ты сможешь выдвинуться. Я знаю человеческую натуру. У тебя есть обаяние, необходимое политику. Обязательно присоединяйся к нам.

- И я буду проводить здесь все вечера?

- А как же! Сколько тебе лет? Почти восемнадцать. К двадцати ты будешь зашибать в десять раз больше, чем сейчас...

По дороге домой Галлахер встречает девочку, с которой разговаривал пару раз, и останавливается, чтобы поболтать с ней.

- Мне надоела моя работа, я нашел себе кое-что получше, - хвастливо заявляет он.

- Что же это?

- О, это дело важное, - отвечает он и неожиданно смущается. - Большая и важная работа.

- Как таинственно, Рой, - хихикает девчонка. - А может, ты шутишь?

- Ну... - он не может ничего придумать. - Ну, мне надо идти.

- Чудак ты.

Он смотрит на нее, развязно покачиваясь; с подчеркнутой небрежностью закуривает сигарету.

- Ну... - Он снова смотрит на нее и, совершенно растерявшись, не знает, что сказать. - Как-нибудь увидимся, пока.

Когда Галлахеру исполняется двадцать лет, он работает на новом месте, на складе.

- Рой, ты провел огромную работу, - сказал ему как-то Стив Макнэмара, - и пусть никто не смеет утверждать обратное; ребята оценили твою деятельность и намерены устроить тебя.

- Да-а, - с трудом выдавливает из себя Рой, - но в платежную ведомость занесли Уайти, а я ведь сделал не меньше, чем он...

- Слушай, Рой, не дай бог, чтобы кто-нибудь слышал от тебя такие речи. Могут подумать, что ты критикан; тебя теперь ведь знают здесь, не захочешь же ты рисковать своей репутацией.

Однажды вечером Галлахер идет в Кембридж на свидание с девочкой, но та подводит его. Послонявшись по улицам, он выходит на берег Чарлза. "Зараза! Все они такие! Почему они выбирают себе других? Почему все против меня? Вкалывал, вкалывал в этом клубе, а что получил?"

Галлахер садится на скамейку и смотрит на медленное течение реки. В воде отражаются огни Гарвард-хауза.

"Вкалываешь, вкалываешь, - размышляет он, - а кому это нужно, все впустую. Будь у меня много денег, она бы небось не стала надувать меня. Все они тогда гонялись бы за мной. Деньги, деньги. Можно подумать, что в них только и заключается цель жизни. Это ужасно".

Проходят два гарвардских студента, и Галлахер немеет в паническом страхе: "А можно ли мне сидеть здесь... Господи, не надо мне было здесь садиться".

- Знаешь, я был просто ошеломлен. Честное слово. Я в жизни не видел ничего более потрясающего, чем то, что они сделали с этой Марковой, - говорит один из них.

"Ох уж эти мне интеллигентики! О чем они говорят? Рассказывают какие-то небылицы. Совсем как бабы. - Галлахер поворачивается и смотрит на огни Гарварда. - Гады. Передавить их всех! - Он глядит на мчащиеся по Мемориал-драйв автомобили. - Мчатся на полной скорости. Ну давайте, давайте, прибавьте газку, неситесь, гады... и сверните себе шею. Этот Гарвард - проклятая шайка левых. Должен же кто-нибудь взорвать это змеиное гнездо... Ты вкалываешь, а эти педики треплются целыми днями черт знает о чем. Прибить их всех к чертовой матери. Должен же найтись человек, который занялся бы ими, должен же кто-нибудь бросить бомбу..."

Галлахер сидит на скамейке больше часа и постепенно успокаивается. Он смотрит на ленивое течение реки, на ее спокойную сверкающую поверхность, похожую на металлическую скатерть. На противоположном берегу, отбрасывая отблески своих огней в воду, светятся окна общежития коммерческого факультета; бегущие по набережной автомобили кажутся крохотными живыми существами.