Шамай Голан - Похороны

— В том-то и дело. Легкая работа. Ты сидишь вечерком за столом и пишешь книгу. Как он, — кивнул Фрейман в ту сторону, куда удалился профессор.

— Он не пишет книг, — шепнул я. — Только статьи.

Послышался шум подъехавшего автобуса. Фрейман выглянул, затем снова сел.

— Сейчас я эксперт по манускриптам и редким книгам, — подвел я итог моему рассказу.

Фрейман посмотрел на меня иронически:

— Не знал, что ты такая важная персона. Эксперт — это звучит!

— А ты думал! — напустил я на себя важности. — Бывают эксперты и без ученых степеней.

— Конечно, — с готовностью согласился он. — Все, кто работает в университете, не могут не заниматься наукой. Не то что мы, работяги, лазатели на столбы.

— Я издали отличаю редкую книгу, — хвастался я. — Когда кто-нибудь умирает и после него остается библиотека, меня посылают оценить ее примерную стоимость. Так вот, я, можешь себе представить, отыскиваю ценные книги среди тысяч других.

— А у меня дома — одни только детские книжки, — улыбнулся Фрейман.

— Тоже неплохо, — рассмеялся я. — Меньше хлопот будет твоей вдове.

Я рассказал ему, как ко мне приходят старушки-вдовы:

— Они хотят подарить библиотеке книги своих мужей. Просят лишь приделать к стене, можно даже к боковым стенкам стеллажа, медные таблички: «В память о моем супруге, передавшем труд своей жизни этой библиотеке». Но я ведь отвечаю за наше помещение. И я говорю им: «Если мы повесим таблички с именами всех, кто умер, и поместим сюда все их книги, мадам, здесь не останется места для тех, кто жив». Вот так-то. И тогда они говорят правду, Фрейман. Все дело в помещении — его приходится сдавать какому-нибудь студенту. Пенсия у вдовы маленькая, расходов много. Поэтому она нас так просит... Ну, я, конечно, вхожу в положение и обещаю: «Мы пришлем швейцара, чтобы очистить вашу комнату». И они даже не спрашивают, что станется с книгами... Шрага, как ты помнишь, хотел, чтобы я тоже писал книги. Ну и кому они нужны? Эту великую тайну знает Аксельрод; потому-то он и не написал ни единой книги. Лишь статьи, лекции...

— Не говори мне об Аксельроде, — перебил меня Фрейман.

Я почувствовал, что во мне закипает гнев.

— Ну и чистюля у нас этот кудесник электричества! Вместо того чтобы сказать спасибо за бесплатную поездку, выпивку и пирожные...

Тут перед нами возник Аксельрод. Подошел тихо, подобно тени, и вполголоса сообщил, что за всех уже заплатил. Мы молча встали и пошли к машине.

Фрейман уселся на заднее сиденье и посмотрел на часы, а затем — с укоризной — на профессора, быть может, надеясь таким образом его поторопить. Я сел впереди. Все молчали. Аксельрод жал на газ, хотя мы еще не выехали на шоссе и лавировали между припаркованными машинами, каждая из которых стояла в нарисованном на асфальте желтом прямоугольнике. Я понимал: профессор ждет, что я попрошу его сбавить скорость. Но я не говорил ни слова, сидел с закрытыми глазами, равномерно покачиваясь в такт движению.

Тут не выдержал Фрейман.

— По-моему, одного покойника достаточно, — заявил он. — Или нет?

Аксельрод нажал на тормоз и шепотом сообщил:

— Я приготовил прекрасную речь о деяниях Шраги.

Фрейман по инерции наклонился вперед и воскликнул:

— Неужели ты после всего этого будешь прославлять Шрагу?!

— Что за детская щепетильность, Фрейман? — отозвался я. — Шраге уже все равно! А люди хотят слушать речь профессора этики.

— Шрага бы нас никогда не простил, — ныл Фрейман.

— Есть некто более могущественный, чем Шрага, — объявил я. — «Бог умеет сострадать и прощать, он не торопит свой гнев, исполнен сочувствия, которое и есть награда раскаявшемуся».

— Опять ты со своими цитатами, — простонал Фрейман.

Аксельрод внезапно остановился — хмурый полицейский знаком приказал ему прижаться к обочине. Фрейман тихо чертыхнулся. Я попробовал объяснить полицейскому, что мы спешим. Тот ответил, что все спешат, но на дорогах, к сожалению, слишком много подозрительных личностей. Поэтому он просит нас пристроиться к колонне машин, стоящих неподалеку.

Фрейман сказал:

— Эти выхлопные газы меня удушат!

Профессор поставил машину в конец очереди и сидел теперь повесив голову.

Наконец пришел наш черед. Аксельрод предъявил документы — довольно большую пачку, непонятно как умещавшуюся в его кармане. Можно было подумать, что он надеется на оправдание без суда. Среди документов были свидетельства о рождении, об окончании колледжа и университета, удостоверения личности и занимаемой должности, а также членские билеты Союза выпускников его факультета и Общества ритуального очищения покойников. Наверное, этого профессору показалось мало, и он положил сверху свою визитную карточку, где его имя и ученая степень были напечатаны особым шрифтом, имитирующим рукописные буквы. Полицейский с трудом удерживал эту кипу бумаг. Просмотрев их, он взял под козырек и сказал, что, хотя сперва лицо обладателя всех этих документов и показалось ему подозрительным, теперь он понимает, что перед ним знаменитый профессор, самый настоящий, пусть даже немножко выпивший и расслабившийся. На сем полицейский закончил свою речь, извинился, приложил руку к сердцу и с поклоном добавил, что, хотя он поставлен сюда блюсти порядок, ему не хочется причинять профессору неприятности.