Шамай Голан: Похороны

Фрейман плюнул на пол и растер плевок подошвой. Я вспомнил, что у него есть такая милая привычка — Аксельроду так и не удалось привить ему хорошие манеры.

— Если чего-нибудь захотите, я к вашим услугам, — сказала официантка и отошла.

— Шраге — многая лета! — выкрикнул я и отхлебнул из своего стакана.

Мои конечности наливались тяжестью, и мне захотелось освободиться от бремени, хотя бы душевного.

— Знаю я тебя, Аксельрод, хорошо знаю, — заявил я. — То, что ты профессор этики, — лишь маска, своего рода умственное развлечение. Но я знаю, о чем ты думаешь!

— Еще бы! — отозвался профессор вибрирующим голосом. — Девушки-студентки легко приходят, легко уходят.

Он еще раз прищелкнул пальцами и пьяно улыбнулся.

— Да, приходят и уходят. — Я схватил его за плечо. — Скажи, о Профессор Аксельрод, поведай нам, о чем ты думаешь, когда они приходят, чтобы обсудить свои семинарские задания.

Он медленно поднял голову и уставился куда-то в пустоту.

— Я человек науки! — объявил он.

— Какой, какой науки? — не отставал я. — Может быть, гинекологии?

— История праведника, — заговорил он медленно, — рассказанная раввину... — Он обхватил ладонями свой стакан, посмотрел на нас, как будто он и был тем самым праведником, и продолжил: — Я любил женщину, а она была замужем за другим. Я любил ее больше жизни, она тоже души во мне не чаяла. Мы с ней обнимались, целовались, я прижимал ее к себе, но мы с ней так и не переспали. Все эти объятия, поцелуи — все это для меня ничего не значило, как будто двое мужчин или две женщины дружески обнимаются и целуются при встрече. Не то чтобы меня мучило неодолимое желание, скорее я хотел, чтобы оно меня переполняло, и сердце мое пылало, как костер, жаждало близости. Это продолжалось дни, годы... Желаемое могло произойти — мы ведь жили в одном доме, муж ее уезжал в дальние страны, никто бы не мог нам помешать. Но я пребывал в Страхе Божьем и воздерживался от близости, хотя и страстно желал ее. Так я терпел несколько лет — чтобы получить рано или поздно награду Божью.

Он умолк. Красные глаза его смотрели на меня злобно.

— Ты преодолел препятствие, выдержал испытание, — сказал я.

— Что ты знаешь о препятствиях, испытаниях, выдержке и борьбе с силами зла? — ударил он кулаком по кулаку, глядя при этом куда-то вниз.

Я знал о его испытаниях. Пока он сидел в книгохранилище, расправляя пожелтевшие страницы манускриптов, я многое о нем узнал. Лупа, с помощью которой он разглядывал узоры букв, демонстрировала мне его огромный глаз. В нем и отражалась внутренняя борьба профессора. О своей же я никому не рассказывал.

— Ну и что из этого? — откинулся он на спинку стула. — Да ничего. Прошли годы — и я добился своего. Блестящая победа, правда? — Он смотрел на меня, как будто ждал, что я стану возражать. — Но тем временем слух мой стал тонким, как у собаки. — Он усмехнулся, обнажив розовые десны : — Я слушал. Внутренним слухом. Слушал биение моего сердца. Даже ночью, во сне, в забытьи... — Он вдруг встал и закричал: — Эй, сердце мое! Довольно нам играть в прятки. Давай возьмем быка за рога!

Прибежала официантка и вопросительно уставилась на профессора. Я взял ее за руку и отвел в сторонку.

— Он не имеет в виду вас, — шепнул я ей на ухо. Мы стояли рядом, ее бедро прижималось к моему, и она глядела мне прямо в глаза.

Фрейман вскочил и стряхнул с пиджака крошки.

— Шрага! Шрага! — закричал он. — Мы опаздываем!

Волосы официантки коснулись моего лица. Они были мягкими и пахли шампунем. В ожидании она потупилась. Тут профессор схватил ее за локоть, и девушка повернулась к нему. Он полуобнял ее и почти повис на ней. Она повела, вернее, потащила его за собой.

Фрейман сплюнул. Профессор повернул к нам голову:

— Вот это верно! Так и надо — плевать на все!

Глаза его налились кровью, как глаза быка на случке.

— Кто эти двое? — спросил он у официантки, кивнув в нашу сторону.

Она ничего не ответила, лишь нежно провела пальцами по его лицу.

— Один из них сторожит книги, — сам ответил он на свой вопрос, — другой — дает свет тем, кто ищет тьмы...

Его хохот был слышен нам и когда парочка уже удалилась во внутренние помещения.

Фрейман сидел вперив взгляд в стол. Не поднимая головы, он негромко проговорил:

— Все вы такие — с ног до головы порочные. Я-то думал, мы на похороны едем, к Шраге... — Он выпрямился. На глазах его были слезы.

— Едем, Фрейман, едем.

Я хотел похлопать его по плечу, но он с отвращением сбросил мою руку.