Е. Бирман - Игра в «Мурку»

Но можно выбрать еще изыск французский, лишь немного умеряющий тягу к стяжательству, но поощряющий самомнение, или заглянуть в «мисаду» аргентинскую, где двое евреев начинают утром бычка, а к вечеру уже другой бычок исполнен печали, томится мрачным предчувствием. Можно в «мисаду» португальскую, где к народной жареной курице с чипсами получишь на бизнес-ланч бокал портвейна. В общем, у этой проблемы с выбором есть только начало, а нам пора бы причалить к концу хотя бы этой главы.

Но нет, нам хочется крикнуть вдогонку, что и «мисада» — это тоже полет! Вглядитесь внимательно в жителя этой страны! Поговорите с ним о выборе «мисады», о блюдах! Вы увидите — ничто, никакая религия не зажжет в глазах его такого восторга, не заставит глаза эти светиться таким интеллектом, такой нежностью, такой изощренной внимательностью, а порою — таким отпетым снобизмом! Определенно — «мисада» — это тоже полет!

Знаете что? Оставим-ка мы Серегу с Виктором на время, не станем ни одобрять, ни порицать, ни оценивать их выбора, а пока они угождают чреву, мы угодим душе и проедем чуть дальше, к берегу, например к «марине». Ведь и в Герцлии «марина» имеется, не сошелся на Тель-Авиве свет клином. Мы пройдемся вдоль причала, посмотрим на яхты, приценимся к тем, что на продажу, выберем деревянную, которая не продается, а после решим: на кой нам яхта? Откуда время качаться на волнах? А случись шторм? Правда, на что нам яхта? Разве что убежать на время от Еврейского Государства с его вечным штормом? Но куда бежать? А если настигло вас позднее чувство — и не к женщине, а к этому морю, к этой «марине», ко всему этому черт знает как возникшему и как существующему здесь учреждению жизни, которому названия — лишь черновик названий, в котором мы пишем и зачеркиваем имена?

Но не таких пассажей ждут от автора, а уж тем более не ждут, что он сам вотрется в картину, у которой есть другие, законные постояльцы. И вообще, скажут, в русской литературной традиции автор либо скрывается от читателя и героев, либо появляется в книге с единственной целью — покаяться в чем-нибудь. Любое другое его появление свидетельствует об отсутствии вкуса и такта.

Принято.

А вот и они — Серега с Виктором, тоже пришли подышать морским воздухом после еды, прицениться к яхтам, и у них, видим, уже возбуждаются в головах просторные, сродни морю, мысли. И ведь такие мысли были бы больше к лицу Теодору или, может быть, еще больше подошли бы нервному лику Бориса, но нет: и Виктор не чужд поэм. И в его голове подсоленный этот ветер рождает странные темы, которые улавливает в нем Серега и не в первый раз посмеивается тихонько при виде новоиспеченного еврейского патриотизма, удивляясь тому, как непрактичность поселяется в душе еврея, когда есть у него что-то, что само собой есть у любого другого народа, а для него удивительно несколько, что не химера это, не бред, а вернее — и бред, и химера, но — существует.

Все же, взявшись за гуж, следовало тянуть воз, и Борис предложил другого кандидата для одобренной Москвой операции, своего бывшего соседа по Гороховой Дмитрия, которого, конечно, никто не называет здесь Дмитрием, а Димой или Димычем, но все же и эта короткая форма звучит как Дмитрий. Хороший профессионал, не чужд поэзии, то есть может не только включить в речь понятную всем аллюзию [18] Аллюзия ( allusio — шутка, намёк) — стилистическая фигура, содержащая явное указание или отчётливый намек на некий литературный, исторический, мифологический или политический факт, закреплённый в текстовой культуре или в разговорной речи, например, «хотели как лучше, а получилось как всегда» — стилистическая фигура, содержащая явный намек на жидо-масонский заговор. , относящуюся к Пушкину из школьного курса, но и вставить в речь цитату из поэзии серебряного века, что, согласитесь, может не каждый. Теодор, например, не может.

И поскольку серебряный век состоял не столько из довольно тяжелого серебра, сколько из хрупкого морозного инея, которому не уцелеть в жарком климате на границе Азии с Африкой (он и в России давно растаял), то определенности и устойчивости не было в душе у Дмитрия: не попробовать ли Америку, не вернуться ли в Россию, хотя бы на время, почувствовать изнутри, как ему там? Борис, иронизируя, говорил ему, что, доверяясь здоровым инстинктам, выбирать следует, безусловно, Америку. Лучшее решение. Принимаемое к тому же абсолютным большинством еврейского народа на основе подсознательной коллективной традиции. Он старался улыбаться как можно наглее, глядя в глаза приятелю.