Е. Бирман - Игра в «Мурку»

На Европу «Брамсова капелла» в деле разрешения ближневосточного конфликта не надеется и ужасно на нее обижена за поддержку палестинцев, хотя Теодор к этому относится философски. Он ссылается на пример Набокова, который тоже не преуспел в попытках объяснить англичанам суть большевизма («Память, говори», глава 13, часть 3), плюнул на них (на англичан), на их социалистические симпатии и погрузился целиком в литературную деятельность. И что? Англичане построили у себя большевизм? Как бы не так! А пар в сочувственных разговорах выпустили. Двум вещам нужно учиться нам в Европе, заявил Теодор, — красоте и лицемерию.

Но Россия, слава Богу, — не совсем Европа, и я все думаю, чем бы мы могли помочь делу. Может быть, пока не все еще палестинцы перебрались в Украину, хорошо бы, подобно Набокову, обратиться к художеству, организовать палестинцам литературные кружки и знакомить их с близкими их душам образцами русской культуры, например, рассказать о том, как спал Рахметов на гвоздях, как топил Герасим собачку, как застрелил Онегин Ленского, а Печорин Грушницкого, как прикончил Раскольников старушку с сестрой. Чеховский рассказ «Спать хочется» про уставшую малолетнюю няньку, задушившую плачущего младенца, — это для самых маленьких. Ну и конечно — «Песня о соколе»:

Тут дело еще в том, что Теодор — большой любитель литературы, ну и остальные члены «Брамсовой капеллы» ей не чужды, так что и я теперь много читаю, наверстываю упущенное за время службы в Африке. И это занятие, я надеюсь, улучшит стиль посылаемых Вам материалов (не чувствуется еще, Петр Иосифович?) с соответствующим влиянием на ожидаемое мною материальное вознаграждение.

До свидания,

Ваш Серега.

Резолюция полковника Громочастного: «Каков, однако, мамзер! (Позаимствованное полковником из лексикона некоторых своих подопечных ласковое прозвище непоседливому смышленому мальчику, близкое эмоционально к украинскому „байстрюк“ и эквивалентное ему по первоначальному смыслу, русское слово „ублюдок“ — абсолютно неприемлемый вариант перевода.) Да помнит ли еще Серега, кому служит, на кого работает? Начинаю сомневаться».

Шпион-Воен-Совет, он же Кнессет Зеленого Дивана, он же просто компания, состоящая из Теодора, Баронессы и их друзей, решили, что Сереге может прискучить сионизм, если они будут слишком надоедать рассказами о нем русскому агенту, как быстро навязли у них в зубах политинформации, марксизмы-ленинизмы, как наскучивает неизменно любая целенаправленная промывка мозгов пусть даже в самых благих и оправданных целях. Даже ежегодный день памяти Холокоста, зная упорство человеческой психики, Теодор впускает к себе не всякий раз, а только тогда, когда какой-нибудь пронзительной деталью, которыми так богата история Катастрофы, вдруг словно хлестнет его по глазам, вроде того рассказа, который он услышал по телевизору от пожилого импозантного мужчины. Этот мужчина, судя даже по нынешнему его виду, был смазливым мальчишкой, когда он лежал на животе на концлагерных нарах, как запечатлено это много раз на старых фотографиях. Но в ту ночь на него взгромоздился кто-то сверху и, стянув с него штаны, заткнул мальчику рот хлебом, и тот ел и молчал. Когда все закончилось, он обнаружил, что шапка его украдена. Лагерные власти, знал каждый твердые немецкие правила, расстреливают тех, кто является утром на перекличку без шапки. Тот, кто кормил мальчика хлебом, не хотел, чтобы ночная любовь и кормежка стали известны. Мужчина с экрана признался, что не знает, чью шапку он украл в ту ночь и кого расстреляли вместо него следующим утром.

Из вышеприведенных соображений решено было в очередную встречу с Серегой поговорить с ним о России, чтобы он комфортнее чувствовал себя в своей шпионской сети. Кроме того, может быть, откроет Серега им глаза на явления в России, ими не понятые, не замеченные, не оцененные. Ведь сведения их о России отрывочны и неполны.