Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

Ян Аноста выпил и сразу опять налил себе. Пообвел взглядом примолкших гостей и поднял рюмку.

— Вечная ему память! Земля пухом!

Выпили все. Аноста подсел к Само.

— И ты чугунки боишься?

— Это, пожалуй, она меня боится, — засмеялся Само. — Небось знаешь, что то и дело меня увольняют. И не только меня.

— Попробуй опять! По весне каменщиком устроишься…

— Весной двинемся в другое место, всей артелью… Там видно будет! На чугунку уже не надеюсь!

— Нынче все по-иному. Будут увольнять, устроим забастовку!

— Ради меня? Не смеши! Да мне это и ни к чему.

Само поднялся. Аноста, взглянув на него, тоже поднялся. Встала и его жена. Все стали собираться. Само удивленно на них поглядел и спросил:

— Куда это вы?

— Домой! — сказала жена Аносты Ева. — Пора, ты ведь поднялся.

— Я только воды напиться! — проговорил Само. — Посидите еще, ешьте, пейте! Хоть немножко!..

Они послушались, но как бы нехотя. Само вышел в сени, где на лавке в двух бадьях стояла вода. Поднял одну — жадно стал пить. Вода стекала не только в рот, но и в рукава, за ворот, на пол. Он оторвался от бадьи, перевел дух и снова стал пить. Аж голова закружилась. На миг, потеряв равновесие, он резко дрыгнул ногой. Ударил по лавке и перевернул вместе с бадьей. Вода залила глиняный пол и тут же образовала лужу.

Само обомлел. Вполуха он прислушивался к говору в горнице и тщился отгадать, не встают ли гости снова. Вода под его ногами хлюпала, глина мягчела. Он нагнулся за тряпкой, поскользнулся на сыром, осклизлом полу и упал на одну из бадей. Раздался хруст — бадьи как не бывало. Обручи, стягивавшие клепки, и те погнулись. На грохот отворились двери, в сени выглянула Мария, а потом и ступила на осклизлую глину. И тотчас с визгом растянулась на полу. Гостей взяло любопытство. Все набились в скользкие сени, падали один за другим, вставали, снова падали и снова вставали. Поднялся гам, вскрики слились в общий смех, и вскоре он бушевал так, что, казалось, раздавал стены дома. А когда потом все повылезли па белый снег, смех еще покрепчал. Они тыкали пальцами друг в друга: воскресные костюмы были все в глине. И вдруг не стало ничего смешнее, чем глинистое пятно на выходном платье. Смеялся Само, Валент, смеялась Мария. Вдова Ружена и та утирала большущие слезы смеха. Кристина от смеха охала. Аносту смех душил.

Лишь Аностова жена Ева безучастно стояла поодаль. Лицо ее хмурилось, голова нервно подергивалась, а губы непрестанно повторяли одну-единую фразу:

— То-то будет опять стирки!

Наконец Ян Аноста, посерьезнев, а то и погрустнев, подошел к Само Пиханде:

— А не попробовать ли тебе снова к нам на чугунку? Я мало-помалу отхожу от дела, а ты бы мог заступить на мое место…

— Нет! — возразил Само. — Сам знаешь, меня не возьмут. Весной попытаю счастья в другом месте. Зиму как-нибудь перебедую, а потом отправимся с артелью в чужую сторонку. Здесь тесновато стало!

Они взглянули в глаза друг другу, обменялись рукопожатиями и разошлись.

Поначалу Кристина решила, что подожжет дом Францо Кулиша со всех сторон зараз, пусть сгорит дотла с двором и со всеми пристройками. Тогда уж Само, должно, не заставит ее идти замуж за обнищавшего вдовца. Но, заглянув незаметно в освещенное окошко Францевой кухни, она вдруг одумалась. Кто знает, может, потому, что увидела, как Францо посреди кухни неловко стирает рубашку. Вода из шайки выплескивалась на пол, один рукав рубахи волочился по грязи, на другом Францо стоял. Ей сразу сделалось его жалко, и вместо того, чтоб подпалить дом, она постучала и вошла.

У него глаза на лоб полезли.

Он едва не опрокинул шайку с водой — так поспешил к ней навстречу, волоча рубашку по полу.

— Ну здравствуй! Здравствуй! Здравствуй! — Францо не мог остановиться.

Не отвечая ему, она лишь ухмыльнулась, взяла у него из рук рубашку и молча ее выстирала.

Он стоял рядом с разинутым ртом и слова не мог вымолвить. А получив от Кристины выстиранную рубашку, в оторопи чуть было не уронил ее на пол.

Она рассмеялась и насмешливо над ним завздыхала.

— Ты был у нашего Само? — без лишних слов приступила она к делу.

— Я? — подивился Францо. — А для чего?!

— Слушай, Францко, ты что из меня дурочку делаешь? Ты вдовец, я вдова…

— Вот именно, вот именно, — прервал он ее обрадованно.

— Но это еще не значит, — крикнула она, — что мы должны пожениться и жить вместе.

— Да я ведь… я ничего!.. — смешался Францо.

— Знаю, что ты! — сказала она с презрением. — Дурак ты! И заруби себе на носу: никогда за тебя не пойду, хоть бы эта изба была золотая, а в саду у тебя росли марципаны!