Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

Обе женщины возбужденно вскрикнули, свернули вышивание и стали собирать на стол рюмки, еду и коньяк. Примерно через час, когда все уже были под хмельком, из-за стола поднялась пани Валика, сославшись на головную боль. Юлиус Гадерпан выпил наспех еще немного коньяку и, бормоча что-то о счастье, удалился вслед за ней.

Валент и Гермина остались одни.

Гермина подсела к Валенту, налила себе и ему.

— Выпей! — угощала его. — Надеюсь, что хотя бы ты еще не пьян, — озорно смеялась она.

— Я-то выдержу! — куражился Валент и с улыбкой выпил одним духом.

— Расскажи мне что-нибудь хорошее!

— Хорошее? — удивился он. — О чем же?

— Не знаешь? — засмеялась она. — Ну хоть о том, как мы когда-то учили немецкий.

— Это было давно!

— Ну и что! Мне нравилось!

— Я об этом и не вспоминаю, — отнекивался Валент.

— Напомнить тебе подробности?

— Лучше давай о другом.

— Хочешь, изволь! — она стала серьезной. — Вчера с мамой я была в лесу, проходили мимо каменоломни. Туда как раз привезли тяжелый железный поворотный круг, четырем мужикам не под силу было снять его с телеги. Вдруг пришел один, звали его Петер, косая сажень в плечах, ух! Оперся руками о круг и одним рывком сбросил с воза… Вот это силач! Он бы и тебя положил на обе лопатки.

— Ты так думаешь? — улыбнулся Валент. — Если поддамся, может быть, — пошутил он.

— Ну-ка, покажи мускулы, — сказала Гермина. — Сожми руку.

Валент сжал руку — Гермина слегка пощупала мышцу.

— Да, твердая! — похвалила она. — Ты меня поднял бы?

— Тебя? — рассмеялся Валент. — Как перышко!

— Попробуй!

Валент встал, поглядел на Гермину и сразу же поднял ее. Она приглушенно взвизгнула. Он покачал ее на руках, улыбнулся в лицо, а когда она обвила его за шею, сделал шаг, другой. И даже не заметил, как очутился в Гермининой постели. В темной комнате, в мягких и душистых перинах, одурманенный коньяком, Валент уступил настояниям бурной страсти Гермины…

— А ты бы мог меня любить? — спросила она его позже, когда они недвижно лежали рядом. — Скажи, мог бы? — настаивала она.

— Не знаю, — ответил он тихо.

Она прижалась к нему, поцеловала в плечо.

— Хорошо, хоть не лжешь, — прошептала горячо. — Я тебя люблю, давно люблю, еще до того, как мы первый раз поцеловались, еще до того, как ты первый раз увидел меня, давно, очень, очень давно!

Она тихо расплакалась.

Валент погладил Гермину по волосам, ему стало жалко ее. «Буду ли я когда-нибудь любить ее? По-настоящему любить? Нет, не буду!» Он сел, потом встал. «Буду ли я вообще кого-нибудь любить? Кого-нибудь по-настоящему? Буду?» Он горько улыбнулся. Гермина соскользнула с постели на пол и обняла его колени. «Неужто любовь — это всего лишь инстинкт, одна биология? Мужчина ходит по свету и от женщины к женщине разносит семя, по сердце оставляет себе! Неужто это действительно так? Сердце — для мужских дел, семя — для животворных женщин?!» Он бессильно махнул рукой, скучливо вздохнул.

— Ухожу! — сказал он неуместно громко.

— Останься! — пролепетала Гермина.

— Ухожу! — повторил он решительно и впервые почувствовал себя рядом с этой женщиной и в этом доме уверенно и смело. Она выпустила его колени, он не мешкая оделся. Съежившись, она тихо притулилась на полу. — Не ходи за мной! — приказал он ей и вышел.

Оказавшись в непроглядной тьме, он почувствовал, как тяжелеет тело. Шел не скоро и, пока не привык к темноте, нащупывал путь ногами, а где и руками. Едва добрел до калитки, как тотчас за ней выросла неясная тень. Он испуганно вздрогнул.

— Предал меня, предал нас! — простонала Ганка.

— Это ты? — Ему стало легче.

— Прощай! — сказала Ганка и, повернувшись, убежала.

— Ганка, я тебе все объясню, — крикнул он и бросился вдогонку. Споткнулся, упал. Лежа на земле, прислушивался к звуку удалявшихся шагов. Потом вскочил и опять побежал. Остановился. Не видно ни зги, не слышно ни звука. Он стоял недвижно и вглядывался в черную пустоту.

Миновал праздник Всех святых. С Само Пихандой творились удивительные дела. Сперва он наткнулся, возвращаясь как-то под вечер с железной дороги, на море боровиков. Весь склон на Яновом Лазе был усеян грибами. Он подозвал Аносту и Биро Толького, поднимавшихся в гору чуть позади него. Боровики были здоровенные, с кулак, да крепкие. Они до отказа набили рюкзаки, а потом еще, сняв пиджаки, и в них набрали грибов.

Вскоре к Само Пиханде опять наведался священник Крептух.

— Так вы, я вижу, не намерены помыслить о душе своей? — обрушился он на Само.