Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

— Да так ли оно? — насупился Жуфанко.

— Дома у печи ничего толкового не надумаешь! Идти надо. Поглядим — увидим!

— Что ж, я — за! — повторил Жуфанко.

На том сошлись и остальные. Бенедикт Вилиш-Самоубивец предложил было наладиться в Краков, но дал себя переубедить. Матей Шванда-Левша согласился без единого слова. Мельхиор Вицен-Мудрец долго ломал голову, все мозгами раскидывал. Целую неделю перед отходом глаз не смыкал. Сновал от товарища к товарищу, то одно его не устраивало, то другое, до обеда носился с таким прожектом, после обеда с иным. Из прежних артельщиков один Юрай Гребен-Рыба отказался идти — уже давно успел подрядиться в другом месте. На его жену Стазку ложилась вся забота о детях. Брат ее, Феро Дропа-Брадобрей, колобродил по свету. А остальные все как один дали согласие.

Ребята из прежней артели почти не изменились, разве что годков прибавилось. Встречаясь, они уже величали друг друга не кличками, а настоящими именами. Словно совестились за клички перед детьми.

Юному Яну Пиханде нечего было опасаться, что он будет один среди взрослых. Еще трое сверстников собрались в путь вместе с ним: Павол Жуфанко, Феро Вилиш и Юрай Вицен. Вся артель уже была в полной готовности, когда вечером девятнадцатого апреля прибежал к Само взволнованный Ян Аноста.

— Само, друг! — кричал он уже в дверях. — Вот и вышло по-моему, железнодорожники бастуют!

— Так вас и разэтак! — заматерился Само. — Именно сейчас, когда нам не обойтись без вас?!

— Да ты радуйся, болван! — гудел Аноста. — Государство теперь выполнит все наши требования! Нам повысят жалование, сократят рабочий день, а тебя опять примут на чугунку!

Само сплюнул в сердцах.

— Будет тебе языком трепать! — сказал он раздраженно.

— А я не треплю!

— Послушай! — Само, подскочив к Аносте, схватил его за ворот — Кто бастует? Где?

— Г-говорю же, — запинался Аноста, — железнодорожники в Будапеште бастуют…

— Поезда туда еще ходят?

— Пока ходят!

— Докуда будут?

— День-другой, а потом…

Само, отпустив Аносту, крикнул сыну:

— Яно, мигом обеги всех! Завтра утром в путь!

Уже в пять утра все вдевятером зябли в Градке на станции, с нетерпением ожидая поезд из Микулаша.

— Придет? — без устали спрашивал Мельхиор Вицен железнодорожников.

— Придет! — кивали те.

Поезд на самом деле пришел, и каменщики, взойдя в вагон, вздохнули с облегчением. Проводник был не на шутку встревожен. Мельхиор Вицен, самонадеянно осклабившись, спросил его:

— Будьте добры, пан кондуктор, скажите мне, правда ли, что в Пеште бастуют железнодорожники?

— Так точно! — подтвердил проводник.

— Пешт есть Пешт, — пустился в размышления Мельхиор Вицен, — пускай себе бастуют. А у нас тут в Верхней Венгрии, в нашей Словакии, слава тебе боже, покуда порядок!

— Не молол бы ты языком! — одернул его Само.

— А я молочу, да?

— Раз бастуют, значит, есть причина! — сказал Само.

— Какая причина? — ухмыльнулся Мельхиор Вицен. — Пускай скажут спасибо, что работенка есть. У нас и того нету! — Он поворотился к кондуктору — Скажите, а чего, собственно, они добиваются? Турнут их как следует, так и вовсе ни с чем останутся!

— А того добиваются, — отозвался кондуктор, — чего до сих пор им не дал никто: ни правительство, ни даже социал-демократия или какая другая партия! Более высокой заработной платы, восьмичасового рабочего дня, избирательного права!

— Нам, каменщикам, похуже, чем вам, железнодорожникам, и то помалкиваем!

— Устройте и вы забастовку!

— Как же нам бастовать, когда у нас нету постоянной работы? — не унимался Мельхиор Вицен. — Мы зависим от того, что нам предложат.

— Тогда и не жалуйтесь! — отрезал кондуктор.

— Вы ж вот не бастуете! — поддел проводника Мельхиор Вицен.

— Кто знает, глядишь, и за околицу не выедем, а вам уж выходить придется! — сказал кондуктор, прокомпостировал последний билет, взял под козырек и вышел.

Мужчины умолкли, недоуменно переглянулись.

— Он это серьезно? — спросил с опаской Бенедикт Вилиш.

— С них что угодно станет! — возмутился Мельхиор Вицен.

— А деньги за билет кто нам вернет? — вскочил Вилиш. — Так дело не пойдет!

— Погодите, чего расшумелись! — усмирял Пиханда товарищей. — Сидите спокойно, мы же едем! Пока из Пешта докатится оно сюда, мы уж на месте будем. А если вдруг и угодим в самую заваруху — что поделаешь! Потопаем пешочком. На железнодорожников злиться нечего, они правы, добиваются того, что им положено. Да и нам такое ой как нужно. Небось, когда Петер Жуфанко столковывается о поденной плате, он тоже не клюет на первое предложение. Что плохого в том, ежели хочется большего? Я вкалывал на чугунке, это вам не мед пить! Тут почитай у каждого железнодорожника клочок земли за домом, а в Пеште изволь жить только на то, что заработаешь. В городе по-иному вертеться приходится. Здесь ежели и нет ничего, так хоть доброй воды изопьешь или травой запасешься. Коры древесной наваришь, и то на худой конец перебьешься. Да что толковать, вы же были в Пеште и Прешпорке, сами небось знаете!