Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

Они остановились в каком-то саду на краю местечка… Опустили Яна на молодую траву. Все склонились над ним, пытаясь привести его в чувство, унять кровь, сочившуюся из груди. Но мальчик закатывал глаза, дыхание его слабело. Хрип прекратился. Лицо резко побледнело, оцепенело тело, глаза остановились. Ян умер. Они осознали это не сразу.

— Сынок мой! — выдохнул с мукой Пиханда и закрыл покойному глаза. Сведенными судорогой губами поцеловал сына в лоб. Встал, зашатался. Шванда поддержал его. Товарищи вокруг тихо завсхлипывали. Жуфанко вытащил из кармана четвертинку палинки, протянул Пиханде.

— Выпей!

Не сознавая, что делает, Само хлебнул и вернул фляжку.

Кто-то снял кожух — прикрыть покойного. Тут объявился хозяин сада. Они даже не заметили, как он приблизился.

— Умер? — спросил он по-мадьярски.

Само кивнул.

— Перенесите его в дом, — сказал хозяин, дополнив сказанное выразительным жестом.

Мужчины подняли мертвого мальчика и понесли через сад к недалекому дому.

На два следующих дня хозяин, мадьяр Иштван Иллеш, приютил восьмерых живых липтовских каменщиков и одного мертвого. Он предоставил липтовчанам ночлег и стол, не рассчитывая на вознаграждение. Разумеется, они помогали ему, чем могли. Вскопали заступом сад, накололи дров, кормили рогатых волов. Тем временем Иштван Иллеш нашел доктора, выправил разрешение похоронить Яна и успел в подробностях разведать о том, что произошло в местечке Элешд и по всей стране. Каменщики, оцепенев, слушали о случившемся. Ужас обуял их, когда они узнали, что солдаты и жандармы убили свыше семидесяти человек и еще больше ранили. Но поезда уже ходили. Правительство подавило забастовку железнодорожников при помощи жандармов, полиции и армии. Тиса призвал всех бастующих в армию, а организаторов забастовки приказал отдать под суд. Пиханда, познавший на себе всю лютую, звериную мощь венгерского государства, сидел уже два дня возле мертвого сына, отдавшись непреодолимой скорби. Напрасно предлагали ему питья, еды — он сидел молча, весь уйдя в свое горе.

После похорон каменщики стали собираться в путь. Поблагодарили хозяина Иштвана Иллеша и, сложившись, хотели заплатить ему, но тот не принял от них ни гроша. Да еще в дорогу дал хлеба и домашних колбасок. Иллеш направил их к двоюродному брату в Дебрецен, надеясь, что там они подыщут работу. Но в Дебрецене Пиханда с поезда не сошел.

— Лучше побираться буду, а здесь не останусь! — сказал он.

— Ворочусь-ка и я с Само! — решил Матей Шванда.

Остальные артельщики сошли на дебреценской станции. Подождав отхода поезда, они с печалью на лицах проводили товарищей. В вагоне Пиханду и вовсе захлестнуло горе, тоска придавила его.

— Не надо было оставлять там мальчика, — сокрушался он. — Надо было увезти его домой! Как я теперь жене на глаза покажусь?!

Матей Шванда успокаивал его, утешал, уговаривал.

На сей раз как-то быстро доехали до Кошиц.

Железнодорожники, правда, были раздражительны, вспыльчивы и по малейшему поводу обрушивались на пассажиров. А Шванда и вовсе оробел, обнаружив на станции, что у них не осталось денег, чтобы продолжить путь. Они вошли в вагон, но минуту спустя снова вышли.

— Вы что тут мотаетесь? — окрикнул их кондуктор.

— Денег нет на билеты, — признался Шванда.

— Садитесь! — кивнул кондуктор. — Сегодня и так вас свезем! Только ни звука! Железная дорога, стерва, не обеднеет!

Пиханда поплелся к окну и молча смотрел, как убегает и меняется окрестный пейзаж. До самого Попрада он не сдвинулся с места и не проронил ни слова. Матей Шванда не тревожил его: ни о чем не спрашивал, ничего не говорил. На станции в Попраде Пиханда вдруг поднялся и сорвал с полки свой рюкзак.

— Ты куда? — Матей схватил его за руку.

— Сойду! — Пиханда попытался выдерпуть руку.

— Не пущу!

— Невмочь мне ехать домой, Матей! — сказал в смятении Пиханда. — Уж лучше пешком. Пока дойду, может, наберусь духу!

— Нет! — сказал Матей. — Воротимся вместе!

Пиханда подчинился и сел. Поезд, миновав Штрбу, Важец, Выходную, стал не спеша спускаться к Кралёвой Леготе.

— Бери свои монатки, спрыгнем! — растормошил Пиханду Матей Шванда.

Спрыгнули они у гибовской сигнальной вышки, а когда поезд спустился мимо них в долину, увидели напротив — по другую сторону колеи — стрелочника Пуллу. В женском платке на голове он козырял убегающему поезду.

Не удержавшись, оба загоготали. Корчась от смеха, поддерживали друг друга, чтоб не упасть. Стрелочник Пулла подбежал к ним.