Борис Виан - Осень в Пекине

Вдруг все здание покачнулось от сильного удара. Амадис вздрогнул. Он посмотрел на часы, и лицо его озарила довольная улыбка. Минута в минуту. Карло и Моряк приступили к частичному сносу гостиницы. Крыло, где находился кабинет Амадиса, сносу не подлежало, точно так же, как и та ее часть, где работал Анн. Только середина, где находилась комната Барридзоне, должна была быть разрушена. Также должны были пострадать комнаты Членоеда и практиканта. Номера Бирюзы и Анжеля должны были остаться на своих местах. Что касается рабочих, то их разместили на первом этаже и в подвалах.

Удары теперь раздавались через неравные интервалы, по три подряд, а в промежутках было слышно, как обваливаются стены и штукатурка и как оконные стекла бьются об пол ресторана.

— Напечатайте-ка все это, — сказал Амадис, — а потом посмотрим. Надо что-нибудь придумать с отправкой.

— Хорошо, месье, — кивнула Бирюза.

Она отложила в сторону карандаш и сняла чехол с пишущей машинки. Пригревшаяся под чехлом машинка вздрогнула от соприкосновения с внешней средой. Бирюза погладила ее, чтобы та успокоилась, и приготовила копирку.

Амадис встал. Он размялся, чтобы все встало на свои места, и вышел из комнаты. Бирюза слышала, как он спустился по лестнице. На минуту взгляд ее устремился в пустоту, после чего она принялась за работу.

Весь зал на первом этаже был заполнен пылью от штукатурки. Амадис едва разглядел против света фигуры рабочих. Тяжелые молоты в их руках с трудом вздымались ввысь и тяжело опускались на землю.

Он заткнул нос и вышел из гостиницы через противоположную дверь. Тут он увидел Анна, который стоял и курил, засунув руки в карманы.

— Здравствуйте, — сказал Анн, продолжая курить.

— Почему вы не на рабочем месте? — недовольно спросил Амадис.

— Вы считаете, что можно работать, когда все кругом грохочет?

— Грохот вас не касается. Вам платят за то, чтобы вы сидели у себя в кабинете и работали, а не за то, чтобы вы прогуливались, засунув руки в карманы.

— Я не могу работать, когда так шумно.

— Где Анжель?

— Не знаю, — сказал Анн. — По-моему, он куда-то пошел с археологом и аббатом.

— Только Бирюза работает, — отметил Амадис. — А вам должно быть стыдно. Можете не сомневаться в том, что я доведу до сведения административного Совета, как вы относитесь к своему делу.

— Она занята механической работой. Ей думать не надо.

— Когда вам платят за работу, надо по крайней мере делать вид, что вы работаете, — сказал Амадис. — Немедленно идите к себе наверх.

— Нет.

Амадис опешил и стал подыскивать слова, но у Анна было странное выражение лица.

— Вы-то не работаете, — сказал Анн.

— А я — директор. Я, в частности, слежу за работой подчиненных и отвечаю за ее выполнение.

— Да нет же, — сказал Анн. — Все прекрасно знают, кто вы. Вы — педераст.

Амадис усмехнулся!

— Можете продолжать в том же духе, меня это совершенно не трогает.

— Тогда я продолжать не буду, — сказал Анн.

— Что это с вами? Обычно вы бываете более обходительным. И вы, и Анжель, и иже с вами. Что это на вас нашло? Вы с ума все посходили?

— Вам этого не понять, — сказал Анн. — Вы же нормальный — то есть обычный — извращенец. Поэтому вы, наверное, все легче и переносите. Но мы-то все более или менее нормальные люди, и поэтому время от времени у нас бывают кризисные состояния.

— Что еще за кризисные состояния? Это то, что у вас сейчас?

— Подождите, я вам все объясню. По-моему… — Он замолчал. — Я могу поделиться с вами только моим собственным мнением. Хотя кто-нибудь другой… ну, я имею в виду, нормальный, сказал бы вам, наверное, то же самое. А может быть, и нет…

Амадис кивнул и стал всячески выказывать свое нетерпение. Анн опирался спиной о стену гостиницы, которая все еще сотрясалась под тяжелыми ударами железных глыб. Он смотрел куда-то вдаль, поверх головы Амадиса, и с объяснениями не спешил.

— В каком-то смысле, — начал он, — у вас наверняка ужасно скучное и ничем не примечательное существование.

— Как же так? — Амадис снова усмехнулся. — Я-то думал, что быть педерастом где-то оригинально.

— Нет, — сказал Анн. — Все это глупости. Ведь это обстоятельство очень сильно вас во всем ограничивает. Вы ничем другим уже быть не можете, не можете выйти из образа. У нормального мужчины или нормальной женщины возможностей себя проявить гораздо больше: они могут представать в самых разнообразных обличьях. Возможно, именно в этом и сказывается ваша узость…