Сергей Минаев - The Телки. Повесть о ненастоящей любви

Вот с такими, прямо скажем, херовыми мыслями, я пью колу из горла. В голове торчит занозой какое-то воспоминание о вчерашнем дне. Что-то важное произошло. Или я что-то забыл, или… Катя? Не хочу… ненавижу, Ну зачем мне сейчас все это вспоминать, а? Голова начала болеть еще круче.

Господи! Что ж такое случилось с нами за это время? Мы так многообещающе начали, я было почти поверил в то, что «лучшее, конечно, впереди». И вот оно, то самое «впереди». Будущее, которого я так ждал и которое, казалось, изменит нас обоих. Реально, мы очень изменились за эти несколько дней. Я распахивал душу, распушал перья, подставлял лицо свежему ветру в ее лице, а ветер этот оказался обжигающим дуновением пустыни. Насколько я за это время старался измениться, стать лучше, и все такое, настолько же она стремилась стать хуже. В конце концов она стала такой, какой хотела стать. Манекеном. Куклой. Электрической Барбареллой. Пластиковые глаза, пластиковые губы, пластиковая душа, пластиковые желания. Да-да, как оказалось, манекены способны будить желания и влюблять в себя, порой гораздо крепче, чем живые. Пластиковые люди дарят друг другу пластиковые эмоции, только вот почему-то после всех этих пластиковых историй льются натуральные слезы…

Депрессия медленно душила меня в своих объятиях. Пойти, что ли, утопиться в Москве-реке? Да боюсь, никто не заметит потери бойца. Скажут, вышел за сигаретами. Ага. Две недели тому назад. Долго не возвращается? Втянулся, наверное. Вредные привычки быстро засасывают. А потом ведь еще будут говорить, что кто-то видел меня в Питере, в компании то ли спившихся богемных художников, то ли педерастов. Или в Лондоне, в Гайд-парке, прислонившимся к дереву во время выступления какого-то безумного оратора-индуса, вещавшего про сто тридцать второе пришествие Шивы в образе Бэтмена. Знаю я этих придурков, своих дружков! Они обязательно что-то придумают в оправдание исчезновения одного из них. Конечно, каждый сам прекрасно понимает, что в один прекрасный момент может запросто исчезнуть. Разбившись на машине, загнувшись от передоза или пьянки. И каждое животное надеется при этом оставить по себе память. Хороши мы все, правда?

Есть другой вариант: назавтра они могут просто не вспомнить, что я вообще существовал. Реально, ну мало ли людей приходило и уходило? Приносило и уносило? Всех и не упомнишь. А был ли мальчик? А может, то была девочка? Постойте, а разве здесь кто-то был? Нет уж, увольте, топиться без свидетелей не пойду. Не хватало еще сдохнуть без аплодисментов! Мне и при жизни-то их было недостаточно, а уж лишить себя радости украсить собственную кончину фанфарами — точно не для меня…

Катя, Катя… если б ты только знала. Если бы могла представить, каково мне сейчас, когда хочется вытянуть собственные вены и сыграть на них «Rape me» Кобейна… В самом деле, ты просто изнасиловала меня, как насилуют собственных детей родители-алкоголики. А ведь я был в том же положении несмышленого чада! Я доверял тебе как ребенок! Да что там — я собственной маме так не доверял. Не веришь? Ведь я не признался ей, что мастурбировал в своей комнате на фото ее подруги в купальнике. А тебе, сука такая, рассказывал! Душу разрывал на маленькие кусочки и скармливал тебе маленькими порциями. Конечно, стоит ли об этом сейчас, когда ты наверняка с Ринатом. У него дома или в одной из пятизвездных гостиниц. У него-то, пожалуй, этих самых маленьких кусочков нету. У него вообще нет души (как и у тебя). Зато у него есть целые ворохи счастья. Транши! Нет! Потоки, блин! Водопады! Что там говорить — нефтяные реки любви (и маленькие озера спермы, как я думаю). У всех таких мужичонок маленькие концы, уж в чем в чем, а хотя бы в этом я уверен утром понедельника, в состоянии жестокого похмелья.

Проговорив про себя эту речь, я понял, что не вставляет. Знаете, как в школе учительница говорит тебе: «Миркин, а теперь прочитай наизусть фрагмент из «Онегина», характеризующий отношения Евгения к Татьяне!», а ты лепишь горбатого про «мой дядя самых честных правил…», потому что это единственное, что успел выучить. Абсдача! Катя, без базара, тварь, но дело не в ней. Что меня гложет? Все, провалы в памяти… Рановато что-то…

Утолив жажду, я размышляю о том, как удовлетворить потребность в эстетике. Наливаю еще колы, достаю из холодильника лимон, тонко режу, кидаю пару ломтиков в стакан, добавляю три кубика льда, замороженного из «Evian», и бреду в комнату. Включаю ноутбук, сажусь в кресло, и, пока комп загружает «винды», стараюсь отвлечься от неприятных мыслей, сосредоточившись на висящем на стене рекламном постере, заключенном в искусственно состаренную деревянную рамку бронзового цвета. Постер представляет собой рекламу альбома Мадонны «Like а Prayer» 1986 года с автографом певицы. Купил год назад на интернет-аукционе Е-bay, и теперь на него релаксирую. Да что там — думая, что он стоил пятьсот долларов, ловлю такого дзена, что мама, не горюй. Я начинаю думать о всяких приятных вещах. Например, о том, что не каждый может похвастать попаданием в «ТОР-100 самых красивых людей столицы» под номером 69. И это в мои-то двадцать семь! Еще думаю, что прикольно было бы купить, наконец, мотоцикл. Ярко-красный «Dragstar», и рассекать на нем с какой-нибудь девкой в четыре утра по МКАДу. От ночной Московской кольцевой мои мысли плавно уносятся в Европу, на теплый autoroute в районе Cфte d'Azur. Когда доезжаю до Ниццы и мое левое ухо уже слышит шепот теплых средиземноморских волн, глаза готовятся узреть Promenade des Anglais, правое ухо оказывается разорванным скретчем из «Satisfaction» Бенасси в обработке DJ Шушукина. Я успеваю подумать, что пора бы уже сменить мелодию, и еще о том, какая гадина звонит так рано.