Владимир Кунин - Мика и Альфред

…а может быть, даже пригласить их всех на свой остров, на Микас-Айленд!…

Дети… Какая превосходная идея! Если не приедут старики, которых он так хотел спасти, – так пусть это ляжет бесчестьем на совесть его безжалостной страны…

Мика все равно не сможет ее возненавидеть даже за это! Слишком большой пласт его жизни лежит в той неприветливой земле. Он туда просто больше никогда не вернется.

А остров… Ну что ж остров?… Из Микас-Айленда можно будет сочинить что-то типа маленького «Диснейленда» для ребятишек из бедных русских семей. И не только русских…

А в отличие от всех «Диснейлендов» в мире на Микас-Айленде для них все будет бесплатным!

Ибо никто так не нуждается в защите, как старики и дети…

С этими мыслями, ощущениями и ожиданиями он и заснул в своей комнате с белыми известковыми стенами, на жестком и толстом матрасе, лежащем на каменном пьедестале.

И снились Мике Полякову дикие молодые сны, в которых он был силен и прекрасен…

А утром он так и не проснулся.

С самой высокой точки Микас-Айленда просматривался весь остров.

И все окружающее его Эгейское море.

Насколько видит человеческий глаз.

Насколько может ему помочь сильный морской бинокль.

… Был конец апреля. Было тепло и очень солнечно.

На слегка наклонной, большой, белой, с розоватыми прожилками мраморной плите, прогретой солнцем, были высечены всего четыре золотые буквы:

МИКА

И высечены они были на мраморе Микиным же почерком – так же, как он всегда подписывал свои рисунки.

Стоял у этой плиты высокий, по пояс обнаженный, мускулистый и бронзовый от загара Альфред, бережно придерживал очень красивую Пусси, которой удивительно шел широкий белый с золотыми прошивками греческий балахон – почти до пят, слегка скрывающий ее уже достаточно заметную беременность.

А когда из-за горизонта, со стороны Крита, в блистающем солнечными бликами изумрудно-голубом море показался их большой белый катер и Пусси глазами, полными слез, посмотрела на Альфреда – так невероятно похожего на молодого Мику Полякова! – Альфред прижал ее к себе, поцеловал во влажные глаза и сказал, обращаясь к четырем золотым буквам, высеченным на большой белой мраморной плите:

– Мика… Микочка! Вон на том нашем катере сюда, на твой остров, плывут те самые русские старики, которых ты так хотел сберечь… Мы с Пусси пойдем встретим их, а когда они отдохнут после стольких ожиданий и такой дальней дороги – мы придем к тебе все вместе. Хорошо?…

Мюнхен, 1999 – 2000