Владимир Кунин - Мика и Альфред

Хозяин от скуки пытается говорить с Микой по-немецки:

– Вы не немец. Жена говорит – акцент…

– Я из Петербурга.

Полное непонимание.

– Я – русский.

– А!… Русише мафия!…

С каждым днем все сговорчивее продавцы сувениров, все меньше и меньше народа в Агия Пелагии. Две-три семьи небогатых молодых немцев с маленькими детьми.

Все вокруг умирало – магазины, отельчики, невероятное количество туристических бюро и пунктов обмена валют, закрывались «Рент а кар» – сдача автомобилей внаем…

Пустели и закрывались рестораны, вытянувшиеся вдоль всего пляжа, идущего по подкове тихой, теплой и очень сонной бухты…

Разбирались тенты над умирающими кафе.

Уезжали даже те, кто, казалось, живет здесь всегда…

Каждый вечер из-за холмистого мыса – луна. Театрально громадная, оранжевая.

Настал день, когда перестали привозить «Московский комсомолец». Потом исчезла «Файнэншл таймс», потом – «Зюддойче цайтунг».

Потом позвонил Альфред с Микас-Айленда.

Сказал, что «бонанза» уже на острове, а старики еще не приехали. Кому бы он ни звонил в Россию – никто ничего не знает.

Мика попробовал ответить Альфреду как можно мягче:

– Сынок… Я же просил тебя не звонить. Только в том случае, если приедут те, ради которых мы все это и затевали. Или если произойдет что-то из ряда вон выходящее.

– Мика, Пусси забеременела.

Мика растерянно промолчал.

– Ты меня слышишь, Мика?

– Слышу.

– Пусси забеременела и стала ВИДИМОЙ! И так сразу всем понравилась, Мика!…

– Она стала женщиной, Альфред. Береги ее. Постарайся сделать то, чего мне в жизни так и не удалось: мужик должен оставаться хранителем очага, даже если он перестает быть Домовым. Или никогда им не был. Поцелуй ее. И не звони мне больше, пока…

– «Пока» – что, Мика?! – истерически закричал Альфред.

– Пока на остров не приплывут наши старики.

– А если они никогда не приплывут?! – снова прокричал Альфред, и Мика услышал в его голосе слезы.

– Прости меня, сынок, – Сказал Мика. – Я очень устал…

И отключил свою «нокию» с опустевшим компьютером.

… Днями бесцельно шатался по Агия Пелагии, и из-под недостроенных отельчиков, будущих контор и торговых домиков на него с пугливой надеждой посматривали грязные, худющие, бесхозные кошки и собаки, объединенные одним общим горем – брошенностыо.

Вместе они бегали в поисках хоть чего-нибудь съестного, не ссорились, спаянные единой мечтой о весне и лете, когда, может быть, вернутся их боги-хозяева и они будут впущены во временные жилища своих богов, будут обласканы и накормлены, и им наконец будет кому предъявить свою беззаветную преданность…

Вечерами Мика ходил мимо запертых таверн, гулял по остывшему пляжу, по ровно вогнутому в Агия Пелагию берегу бухты…

Иногда останавливался, подолгу смотрел в теплый заливчик.

Еще совсем недавно залив кипел водяными мотоциклами, лодчонками, прогулочными катерками, а в прибрежной воде плескались дети из разных стран, говорящие на разных языках, но все с одинаковыми оранжевыми надувными нарукавничками, которые держали их на плаву в теплой воде.

А теперь залив – пустыня. Одинокий рыбацкий ботик – метрах в ста от берега.

До середины ноября улицы Агия Пелагии заполняли стада мотороллеров с почти взрослыми мальчиками и девочками. Где вы, мальчики? Где вы, девочки?…

Тишина. Будто все скончалось в этом мире. Кроме цветов…

Наверное, наступит конец декабря – умрут и цветы.

Попробовал было Мика пойти в горы, чтобы посмотреть на Агия Пелагию с высоты. На залив, на оконечность мыса, попытаться в еще живой зелени найти крышу своей «Амазоны»…

А вот поднялся совсем немного, и сердце расступалось до панического ужаса! Почти до потери сознания – от страха смерти…

О которой только и думал. Которую ждал еженощно.

Ах, странно и тоскливо кончается жизнь!…

Сколько было женщин?! Не сосчитать, не вспомнить!…

А любил всегда ОДНУ.

Ей и принес больше горя, чем кому бы то ни было…

Когда-то в молодости в нелюбви родился сын. Кровь от крови, плоть от плоти – Серега маленький. Вырос – чужой человек…

А нарисованный, придуманный, сочиненный, с нелепым дурацким именем Альфред оживает и становится самым родным, самым близким существом на всем белом свете!

Сколько было друзей-приятелей? Сколько прекрасных, талантливых людей вокруг!…

А по– настоящему всю жизнь дружил с кагэбэшником! Со Степашкой покойным.

И никогда не стеснялся этой дружбы, даже в самые жгучие времена, когда на кухнях вспыхивали революции, когда каждый третий, а может быть, и второй, «стучал» в Степкину контору, по секрету рассказывая коллегам, как «они» ему предложили сотрудничество и как «он» возмутился и героически отказался это делать!…