Михкель Мутть - Международный человек

Разумеется, не дураки. Несомненно, интеллигентные и даже весьма образованные люди. Но не более интеллигентные и образованные, чем тысячи других на их родине. Они хорошо говорили по-английски, но это был их родной язык, а не доказательство их личных способностей. Некоторые из них говорили по-французски, но это был их первый иностранный язык, как у отечественных эстонцев навязанный русский. Владение языками на их родине не было никаким особым преимуществом, предопределяющим успех.

Они знали западную жизнь. Но на Западе ее знали все.

А здесь они были кем-то. Даже у искателей приключений с туманным образованием в Эстонии была перспектива стать влиятельным консультантом, экспертом или медиатором. И если кто-то из них приступил к работе в канцелярии правительства, то не только ради того, чтобы помочь эстонскому народу быстрее и безболезненнее интегрироваться в мировое сообщество. Это было для них и личным самоутверждением. Теперь они находились на весьма высоком месте в иерархии. Они даже могли строить планы стать когда-нибудь заведующим канцелярией или министром. Учитывая их реальные возможности, в Америке, Канаде да мало ли где еще это было бы абсурдно.

Это могло случиться только здесь, в Эстонии.

Свою роль играло и то, что в каком-то смысле они были маргинальны. По сути, они не принадлежали ни к одной национальной группе. А здесь, в Эстонии, им были чрезвычайно рады.

И потому они спокойно могли расстаться со своей прежней родиной — было бы желание. Тут они могли родиться заново, тут открывалось второе дыхание. Дворец был для них высшим уровнем. Поэтому они относились к своей деятельности с уважением, без насмешки и издевки, как это делал иногда Фабиан.

Молодежь и старики

Оттеснить зарубежных эстонцев не было никакой надежды, с ними молодым пришлось смириться. Но желчь в них кипела и злость искала выхода. К тому же был еще один круг политиков со своими амбициями и претензиями.

Можно было предположить, что национально-патриотически настроенная молодежь считает своими основными противниками бывших партийных деятелей, работавших в государственном аппарате во времена застоя. Они были коллаборационистами, при их молчаливом согласии, а порой и при явном попустительстве совершались всякие мерзости. И потому — вон из наших рядов! Этот вывод напрашивался при чтении их возвышенных деклараций. И все же это было не так.

Линия фронта проходила в другом месте, и критический огонь не поражал красных дедков. Отнюдь не бывшая номенклатура была основным противником “чистых и этически ранимых”. К старикам, которым было за пятьдесят, над которыми хотя и подтрунивали, хотя и давали им понять, что они путаются под ногами, все же относились снисходительно и даже обменивались с ними шутками. Удивительно, как “отцы и дети” вместе высмеивали партийные собрания, гражданскую оборону и прочее, а ведь когда-то для стариков это, несомненно, составляло высший смысл жизни.

Дело в том, что старики все равно были уходящими. Они не представляли никакой опасности для молодых на карьерной лестнице. Они были вне игры. Они надеялись еще несколько годочков повегетировать и дотянуть до пенсии.

Поэтому молодые не задирали, например, Ассамалла, который в Норвегии, служа в советском посольстве, был объявлен персоной нон грата и выслан из страны. Естественно, он был тесно связан с КГБ. В канцелярии он работал специалистом в сфере международных договоров. В какой-то степени он знал эту работу, уже хотя бы в силу своей долгой практики. Шеф решил подержать его в этой должности до тех пор, пока молоденькая Сиуге Сооле не закончит дополнительные курсы по той же специальности в Беркли.

Ассамалла был смешной. Он часто делал движения как в беге на месте, давая понять, что еще полон энергии. Его любимым высказыванием в последнее время было: “Запустим это дело и, как пить дать, сделаем рыночную экономику!”

“Политики” не трогали и Клондера, который входил в список общей канцелярии и практически ничего не умел делать и который по этой причине симулировал телефонные звонки и просил знакомых, чтобы те звонили ему, пусть коллеги видят, как он занят.

Или господин Хаакна. Он тоже ничего не умел, он работал здесь с давних пор и выдавал загранпаспорта. Чтобы напомнить о своем существовании, он время от времени с важным видом спрашивал у Фабиана или у “политиков” о каком-нибудь государстве: “Какая у нас с ними разница во времени?”