Илья Штемлер - Завод

Кирилл вышел, хлопнув тяжелой, обитой войлоком дверью. Пустая улица просматривалась вверх, словно сквозь свернутый в рулон лист чертежной бумаги. Никого. Лишь у колонки копошилась женщина с ведрами. Да девчушка переставляла лыжи…

До поворота метров тридцать, а там вновь дорога должна просматриваться насквозь до самой станции.

Кирилл прибавил шаг. И сквозь редкие ветки споткнувшейся на повороте молоденькой елочки он увидел мужчину. Рядом шла женщина. Они двигались не торопясь, о чем-то переговариваясь…

Кирилл решил подойти ближе. Он надвинул шапку на глаза и заторопился, прижимаясь к деревьям.

Кажется, и вправду Греков. Но пари есть пари. Нужна полная определенность. Надо как-нибудь засечь профиль. И вдруг женщина остановилась, приподнялась на носках, закинула руки на плечи мужчине и поцеловала его…

Кирилл шагнул в сторону. Жесткие ветви едва не сбили его беличью шапку. Нет, он еще не верил. Просто удивительное совпадение. Как во сне, Кирилл стал медленно приближаться к стоящим посреди дороги двум фигуркам…

Татьяна прикрыла руками глаза и, неестественно пригибаясь, пошла вдоль дороги. Греков повернулся, еще не понимая, что произошло. И тут его губы, узкие глаза и брови вытянулись тремя темными параллельными линиями.

Они стояли так несколько секунд. Друг против друга. Кирилл чувствовал, как с его лица сползает каменная маска.

Неожиданная встреча, — Греков внешне уже овладел собой. Только вот голос звучал неровно, а в голове путались вялые мысли: «Что же я такое говорю, болван… Чушь какая-то». — Вот, значит… ты, брат, все видел…

— Не слепой, — выдавил Кирилл.

Он не чувствовал неприязни к этому человеку. И удивлялся себе. Ему почему-то было стыдно. И эти нелепые слова. Казалось, они образуются в воздухе из ничего. Их никто не произносит, они просто образуются.

Кирилл поправил шапку. Повернулся. Сделал несколько шагов. Остановился. На белой дороге темной черточкой терялась далекая женская фигурка.

— Что вы в жизни, дядя, понимаете? Ничего вы в жизни, дядя, и не понимаете… со своими словами…

— Ну? За кем пари? — Адька пытался вилкой выловить из кружки кусочки пробки.

Кирилл молча прошел к креслу.

— Все ясно. Только шапку сними, ты в приличном доме.

Кирилл стянул шапку, бросил на колени и откинул голову на спинку кресла.

Иван Николаевич сидел перед печкой на низенькой скамеечке и размахивал фанерным листом. Его лицо и руки подкрашивались багровым цветом.

— Иной раз мне кажется, что я был знаком с Мафусаилом. Долгая, долгая жизнь. Революция, война. Две войны… Когда-то я был весьма известной личностью в этом городе. Комсомольский работник… Потом все полетело кувырком. Жизнь в дырках. Печальная романтика, — Иван Николаевич поправил сползший с плеч драный меховой жилет. — Вы все допытываетесь, почему я избегаю брата? Нанялся охранять чужое добро на чужой даче… К брату у меня старая неприязнь. Я был легкомыслен, он — трудолюбив. Я надеялся на удачу, он верил в разум. Он стал профессором медицины. Я — хромой тотошник, ловец счастья. Игрок… Он всегда был мне живым укором. И я ему слепо мстил. За что? За то, что он меня жалел. И презирал. Каждый день, каждый час общения с ним превращался для меня в муку. Ибо я завидовал ему. А зависть, говорят, непримиримее ненависти… Странно, родному брату? Ох глупец я, глупец. Но ничего не могу с собой поделать. Это выше моих сил… Я в душе игрок. А это трудно излечимо, как алкоголь.

— Кажется, вы все же излечились, — Адька отбросил вилку и запустил в кружку мизинец.

— Не знаю, не знаю… Арнольд, вы — циник. Вы тоже превратили романтику в дойную корову. Плаваете, видите мир. А на глазах шоры.

— Работа, старик, работа… Знаете, я плаваю два года. А меня все травит при качке, всего выворачивает. Думаете, это легко? Так что, пока есть чем травить, сколочу капиталец. Побольше ухватить надо…

— Всего не ухватишь… Как вы полагаете, Кирилл? — взглянул через плечо Иван Николаевич.

Кирилл сидел недвижно. Отблески огня накатывались на его фигуру. Вертлявые несуразные тени от носа и ресниц суетились по его лицу. Любопытные язычки пламени выскакивали из печи, облизывая языками чугунную обкладку.

— Кажется, Кирилл встретил у вашего дома привидение, — Адька поднялся, разминая ноги, прошелся по комнате и остановился, опершись локтем о печку. — Итак, бывший комсомольский вожак. Герой войны… А ныне — старый кающийся грешник. Какой кульбит судьбы!