Илья Штемлер - Завод

Не переставая болтать о какой-то ерунде, Аня сдвинула в сторону сваленные на столе бумаги, извлекла из баула бутылку, кулек слив, яблоки, коробку конфет.

— Вы можете открыть шампанское, чтобы бабахнуло в потолок? Я это очень люблю. — Она придвинула к Грекову бутылку, заткнула пальцами уши и зажмурилась.

Греков раскрутил проволоку и, сдерживая большим пальцем пробку, опустил ее до половины. Секунда — и пробка радостно выстрелила в потолок. Аня подставила стакан.

— За Новый год, Геннадий Захарович, за Новый год…

В дверь постучали.

Греков поставил бутылку и в недоумении взглянул на Аню.

— Войдите! — крикнул он, но, вспомнив, что дверь закрыта на защелку, встал и вышел в прихожую.

— Ты? Неужели это ты? — Греков сделал шаг назад.

Боковой свет из коридора бледным глянцем покрывал левую половину лица Татьяны.

— Ты не один? — спросила она.

Греков скорее догадался, чем расслышал ее слова.

— Один, конечно, один! — Лишь в следующее мгновение он подумал, что слишком уж громко это произнес.

Татьяна шагнула в прихожую.

— Не ожидал, Греков?

— Ожидал.

— Так поцелуй меня! Ведь ради этого я сюда добиралась!

Дед-мороз стоял на макушке в своей мохнатой шапке. И снегурочка летела вниз головой. Перевернутое новогоднее поздравление напоминало замысловатый восточный орнамент.

— Анна Борисовна, как вы держите газету? — Греков шутливо щелкнул пальцем по странице.

Страница сморщилась, переломилась и бессильно упала с тихим шорохом. Лицо Ани было бледным.

— Анька, лапонька! — Татьяна уже справилась с замешательством и улыбнулась. — Надо же, сидит и молчит.

Аня не улыбалась. И даже не пыталась улыбнуться. Она сидела серьезная, как на экзамене. Она, конечно, слышала все, что происходило в прихожей, и Греков клял себя за то, что не прикрыл дверь. Но ведь и он растерялся. Да и сейчас не совсем еще в себе. Он суетился, болтал о какой-то чепухе.

— Не надо, Геннадий Захарович, — вдруг прервала его Аня. — Мне все понятно. И никто тут ни в чем не виноват. Правильно, Татьяна Григорьевна?

— Анечка… — выдохнула Татьяна.

Аня встала, подошла к баулу. Пистолетным выстрелом щелкнул замок.

— Представляю, как обрадуются мои родственники… Только вы меня не провожайте, Геннадий Захарович, я ведь сама пришла. Сама и уйду. — Она вяло потянула за собой баул, и тот тяжело скользнул вниз. Сняла со спинки стула пальто…

— Я почему-то больше всего сейчас боялась, что ты начнешь упрашивать Глизарову остаться, — сказала Татьяна. — Весь отдел знает, что она к тебе неравнодушна. Эта история с народным контролем…

— Что еще за история?

Как, ты ничего не знаешь? — Татьяна рассказала ему обо всем, что произошло на совещании в кабинете директора. — На заводе до сих пор об этом говорят.

— А я даже и не знал, что было такое совещание. И она мне ничего не сказала, — проговорил Греков.

Потом Татьяна рассказывала о том, как летела. Как сидела полдня в Куйбышеве: Москва не принимала. Такая суматоха в аэропорту. Одним самолетам разрешают, другим почему-то нет. В буфете очередь, в зале ожидания негде присесть. Все волнуются, спешат.

Греков смотрел на отражение Татьяны в зеркале. И мысли его возвращались к осторожным фразам Шатунова, выстраивались в цепь вопросов и ответов. Он вел диалог сам с собой, разбирая те пункты обвинения народного контроля, о которых вспоминала Татьяна в своем рассказе.

— Напрасно я тебе это рассказала! — с досадой произнесла Татьяна. — Я решила, что тебе все известно. Какая-то грустная у нас встреча.

— Что ты, что ты! — воскликнул Греков. — Все превосходно. Главное, что мы вместе. Такая неожиданность, поверить не могу. Останемся здесь? К черту Шатунова с его компанией!

— С удовольствием, Гена. Радио есть? Не прозевать бы куранты.

Греков пошел к дежурной взять еще одну вилку и тарелку, затем позвонил Шатунову и предупредил, что не придет.

Шатунов заохал.

— Глупо! — крикнул он в трубку. — Будут нужные люди. Другой бы специально выискивал такую ситуацию.

— Не ори, Шатун. Коллегию проведем в министерстве, — ответил Греков. — А нужный человек уже со мной.

— Ты не стратег! Ладно, черт с тобой. С Новым годом!

Шатунов еще раз напомнил, что второго в двенадцать ноль-ноль, без опозданий.

А Татьяна в это время делала какие-то знаки руками. Греков положил трубку.

— Одевайся! Быстрей! — потребовала она.

— Зачем?

— Одевайся без разговоров. В нашем распоряжении двадцать минут. Успеем. Благо, тут рядом! — Она схватила сетку, опустила в нее бутылку и два стакана.