Владимир Топорков - Наследство

Бобров дождался окончания этого красочного монолога, сказал:

– Егор Васильевич, я о Плахове хочу спросить…

– Опять о Плахове! Дался тебе этот Плахов. Носишься с ним, как с писаной торбой! – Егор зло сверкнул глазами.

– Нельзя его сейчас на комбайн переводить, Егор Васильевич. – Боброву хотелось спокойно, без спора убедить председателя. – Пусть закончит работы на участке.

– Послушай, Бобров, – Егор раздражённо уставился на агронома, – вот ты полгода ещё в колхозе не работаешь, а на языке только одно слово – Плахов да Плахов, чего ты из него национального героя делаешь?

Судорожными пальцами он принялся снова перекладывать бумажки, специально, чтоб успокоиться, словно в новую атаку готовился.

– Не национального героя, – Бобров пока говорил спокойно и даже сам себе удивлялся: как это он не взорвался, не возвысил голос. На дерзость надо было отвечать дерзостью! – Просто хозяина поля я хочу в Плахове видеть…

– Хозяина или хозяйчика? В замашках Степана скорее последнее проглядывается…

– Почему?

– Очень ясно, почему. Натура у него стяжательная. Денег много надо.

– Но ведь деньги умеючи зарабатывают…

– Знаешь, Евгений Иванович, ты меня к старому разговору подводишь. Я уже эти песни слышал… Ты мне скажи, чем это тебе Степан так по нраву пришёлся? По старой дружбе или тем, что дом тебе помогает восстанавливать?

Горячий жар захлестнул Боброва, и у него тоже пальцы заплясали, как у Егора. А Дунаев слова выталкивал резко, как топором рубил:

– Будет Плахов на комбайне работать, будет. Вольницу эту кончать надо. Получается – каждый раб на свой лад…

– Степан – не раб, – выдавил Бобров, – говори, да не заговаривайся.

– Но и не вельможный боярин, – рубанул Дунаев. – Амбиции у него на три воза. Если так каждый в колхозе себя вести начнёт… Что будет? Тогда и председатель не потребуется.

Ты, Бобров, анархию не разводи. И со Степаном своим мне больше в душу не лезь, хватит, обрыдло.

– Но ведь уйдёт человек от обиды!

– Пусть катится на все четыре стороны. Незаменимых людей нет. Придёт время – и нас с тобой заменят. За то, что либерализм в колхозе развели, погонят поганой метлой.

Говорил Дунаев резко, будто булыжники метал, и Евгений Иванович понял – бесполезный разговор он затеял. Вот только почему верит Дунаев в собственную непогрешимость, где источник этого самодурства? Ведь председатель – должность выборная. Неужели равнодушие мешает дать себе окорот?

Подумал так и мысленно усмехнулся: в том-то и дело, что мешает равнодушие. Потеряли люди веру в слова, живут своими мелкими заботами, и вот на этом фоне разворачиваются такие нахрапистые деятели, как Егор, давят собственной амбицией, глушат окружающих, как молчаливую рыбу в реке…

Он нашёл в поле Степана, рассказал о разговоре с Дунаевым. Тот побледнел, дёрнулся щекой, лицо у него каким-то отёчным стало. Он крякнул, произнёс с придыхом:

– Ну-у, пусть! Кончилась моя колхозная жизнь, Женя! Здравствуй, новая!

– Не спеши, Степан! Я говорил тебе – повоюем!

– Хе, дорогой Евгений Иванович! Овца с волком тягалась – одна шерсть осталась! Завтра же на работу не выйду. Загнись она, свёкла эта, – и в глазах сверкнули слёзы.

А через неделю на заседании правления Дунаев внёс предложение исключить Плахова из колхоза «за систематическую неявку на работу без уважительных причин». Присутствовавший Бобров поднялся, сказал запальчиво:

– Вы, Егор Васильевич, знаете, почему не выходит на работу Плахов. Обидели человека!

Вскочил Кузьмин, погладил лысину, подёргал своими мохнатыми бровями:

– Не в своё дело лезете, Евгений Иванович! Члены правления знают Степана, давно его знают. Зарвался Степан, всё на собственный манер живёт. Я поддерживаю предложение Егора Васильевича. И люди нас поддержат. Надоело со Степаном возиться.

Только Иван Дрёмов, бригадир, вздохнул искренне:

– Хорошего работника теряем, Егор Васильевич!

Егор выскочил из-за стола как ужаленный, с досадой бросил ручку на стол, она со стуком упала на пол:

– Что вы все взялись: хороший работник, хороший работник… Неделю на работе не появляется! А почему? Тут агроном намекает, что я виноват. Да, я предложил Степана на комбайн перевести. И правильно, считаю, предложил. Хлеб ждать не будет.

– Но у нас другие механизаторы есть, – сказал Иван.

– А ты помолчи, если с бригадой управиться не можешь! В прошлом году мне твой Парамонов нервы мотал, и в этом хочешь.