Владимир Топорков - Наследство

– Отпусти бригадира, Евгений Иванович!

Мишка оттолкнул агронома и, не оглядываясь, петляя, как заяц, побежал к агрегату. Было видно, как вздрагивала его широкая, обтянутая брезентовой курткой спина, будто он сильно испугался. А может быть, так и было, страх – существо противное, а что здесь назревал скандал, он своим заячьим нутром почувствовал сразу и предпочёл поскорее удалиться: подальше от царей – голова целей.

– Так что ты, Евгений Иванович, бригадира задерживал? – теперь голос у Дунаева осел, стал мягким, и тот властный, ледяной оттенок будто оттаял под ласковым апрельским солнцем. – Сомневаешься в моей команде?

– Не только сомневаюсь – категорически протестую.

– Почему?

– А разве непонятно?

– Разъясни, разъясни…

Холодный, с издёвкой тон этот, точно удар в челюсть, был жёстким, неотразимым, и Бобров понял, что ничего не надо объяснять Дунаеву, он всё знает сам и делает всё расчётливо. Но желание не доводить дело до скандала заставило взять себя в руки, и он заговорил медленно, с трудом выталкивая из себя слова:

– Объяснение будет коротким. Если мы засеем четвёртое поле, то бригада останется без паров и вся научно обоснованная система земледелия ещё на несколько лет нарушается. А самое главное – опять будем землю на износ использовать.

– Земля – не сапоги, её не износишь, – Дунаев тоже говорил медленно, специально растягивая слова, словно наносил удары.

– Ну вы же агроном, Егор Васильевич! И лучше меня знаете, какие нежелательные процессы идут сейчас в чернозёме нашего региона!

– Значит, Озяб Ивановича наслушался, товарищ Бобров?

И вдруг ошеломляюще грубым, жёстким тоном, всё сметающим, как шквал ветра, сказал:

– Мне прописные истины не нужны, Бобров. Сам отлично их знаю. Только кто коров колхозных будет кормить? И чем? Они в агротехнике слабо разбираются. Докучаева – Прянишникова не читали, а сено и фураж каждый день требуют. Ты ещё не знаешь, какие страсти-мордасти осенью разгораются, а я их предвижу, потому что не первый год на свете живу и председательствую. А будет всё как обычно. Безукладов секретарю райкома позвонит, а тот – мне, и одни слова: «Родине нужен хлеб!» Им не заикнёшься, что в колхозе тысяча двести бурёнок или про твою научно обоснованную систему земледелия…

– О ней Безукладов сам говорил на совещании в январе, – прервал этот жёсткий монолог Бобров.

– А ты поменьше слушай, что говорят! Наблюдай побольше, как поступают. Говорить можно многое, но что делать, если в области план продажи зерна трещит, как старый мешок! Тут, брат, не до разговоров! Выгребай последнее. А в таких колхозах, как наши соседи, при желании хлебушка не наскребёшь, как говорят, сухи лелюхи. Тогда куда обратятся? К Дунаеву! Чуешь, какой поворот! Вот и буду я между двух огней – с одной стороны первый секретарь райкома и вся его королевская рать, товарищ Безукладов, а с другой стороны – коровы наши осиновские. Как думаешь, коровки эту борьбу выдержат? Чёрта с два!

– Но ведь при хорошей обработке пары окупятся двойной прибавкой урожая! – запальчиво крикнул Бобров и смахнул крупные горошины пота, выступившие на лице.

– Журавль в небе, Бобров! – не раздумывая, ответил Дунаев. – Журавль в небе! А нам хоть маленькая крохотная синица в руке нужна! Кто меня два года держать будет, дожидаться, пока пары озолотят колхоз? Да мне завтра же на дверь покажут. Умные советы хорошо со стороны давать, Женя.

Последние слова Дунаев говорил миролюбиво, даже показалось Боброву – с оттенком грусти, с подчёркнутым желанием не дать спору разгореться. Но принять этот примиряющий тон, спокойно разойтись сейчас – значит взять и на себя долю вины перед вот этой многострадальной землёй, загнать вглубь собственную совесть, затолкать, как мешок под лавку. Может ли, должен ли идти Бобров на это? Он вспомнил Николая Спиридоновича, его растерянный, поблекший лик в первый день своей работы, усталые сдавленные плечи. Вот так и он будет сдавлен этим молохом судьбы.

– Нет, Егор Васильевич, – сказал он стылым, незнакомым для себя голосом, – я совет не со стороны даю. За эту землю и я ответственность несу.

– Что же ты предлагаешь?

– Отмените свою команду.

– Опоздал, Евгений Иванович, – опять подчёркнуто миролюбиво сказал Дунаев, – вон уже Михаил агрегат повернул…

– В таком случае я напишу докладную в правление колхоза, в партком…

– Ну и напиши, – теперь в голосе Дунаева слышались игривые, с издёвкой, нотки. – Напиши, Евгений Иванович. Соберёмся, обсудим, как говорят, покалякаем. Глядишь, после и поумнеем…