Владимир Топорков - Наследство

Хотя и чувствовал Дубиков, что не всё будет ладно, такой приговор его потряс. Выходит, оправдал, не покарал суд явного преступника, не принял во внимание доказательства его вины, добытые с таким трудом. А точнее, не захотел принять…

И вдруг в голове снова забился вопрос: так что же ты будешь делать теперь, товарищ следователь? А ничего не буду делать, вяло подумал вдруг Дубиков, кроме… Он взял ручку и начал писать рапорт с просьбой об увольнении из органов милиции.

Всю ночь ему снился улыбающийся ехидной улыбкой Кузьмин, вальяжная Зинаида Васильевна, Лиля… А утром Николай Сергеевич принёс рапорт Смольникову и положил на стол. Тот долго глядел на него пустым взглядом, а потом растерянно спросил:

– Что случилось, Николай Сергеевич?

– Ничего, – пожал плечами Дубиков. – Просто я понял, что эта работа не для меня…

– Не горячись, капитан, – проворчал Смольников. Дубиков покачал головой. Нет-нет, он не горячится, просто он знает, что если не стряхнуть сейчас с души весь этот мусор, то, наверное, трудно будет жить дальше.

Он ещё раз попросил начальника рассмотреть рапорт и вышел из кабинета.

Лето пришло стремительно, жара хлынула с чистого, наполненного синевой от горизонта до горизонта неба, и мягкое пушистое марево заколыхалось в полях. Отцветала так любимая Ларисой сирень, блекла её фиолетовая окраска. Прогремели грозы, острыми молниями кромсая небо, и в одетых листвой лесах закуковали кукушки.

Лариса вспомнила дедову примету: если кукушка закукует при голом лесе, жди сухого лета, недорода. Кажется, будет наоборот, – и она порадовалась за Боброва, которому сейчас позарез нужна удача – добрый урожай. А для неё это значит, что в доме все будут радостны и довольны.

Иногда она задумывалась: что же изменилось в её жизни после возвращения в Осиновый Куст, и приходила к выводу – она обрела наконец покой. Для многих людей счастье в каждодневных стычках, самоутверждении, а для Ларисы – это она давно поняла – в спокойствии и домашнем уюте.

Одно только волновало – Серёжка. По своему учительскому опыту знала Лариса, как чувствительны дети к переменам, как больно ранит их неокрепшие души несправедливость, равнодушие и чёрствость взрослых. Наверное, это и помогало ей выбрать верный тон во взаимоотношениях с Серёжкой: старалась не ущемлять его свободы, хотя, конечно, знала обо всех его оценках, благо, в учительской всегда можно посмотреть классный журнал, не говорила Евгению о мелких шалостях сына в школе и дома. Даже когда однажды Серёжка вернулся из школы и в комнате ощутимо запахло табаком, Лариса ничего не сказала мужу – тот был дома, – только тихо спросила:

– Ты что, куришь, Серёжа?

Мальчишка стал пунцовым, насупился, и Лариса поняла – больше ничего говорить не надо. С тех пор, похоже, он больше ни разу не курил.

Наступившая жара прокалила реку, и Серёжка теперь пропадал там целыми днями, купался с друзьями до посинения, даже забывая про обед, и однажды Лариса пошла звать его домой.

Загоравшая ребятня, развалившись на берегу, заметила её не сразу, и только когда Лариса была уже почти рядом, Толька Быков, по прозвищу Бык, Серёжкин одноклассник, крикнул:

– Серёга, мать идёт!

Что-то дрогнуло в Ларисе, она даже испугалась: что-то будет, – но Серёжка не возмутился словами друга, наоборот, быстро вскочил и подбежал к ней. Обычно дома он звал её «тётя Лариса», в классе «Лариса Фёдоровна», и потому сейчас слово «мать» показалось ей ужасно дорогим, наполнило гордостью и теплом.

Тем не менее она выговаривала Серёжке за то, что не пришёл на обед, и он, ничего не сказав, побежал к ребятам, забрал одежду и молча пошёл за ней.

Дома, уже пообедав, он отодвинул тарелку и вдруг вздохнул:

– Извини, мама!

И снова обожгло её изнутри жарким факелом, сердце глухо застучало, как стучит в ветреную погоду лист железа на крыше. Лариса отвернулась, боясь расплакаться, и вышла в чулан. Серёжка опять убежал на улицу, а она, собирая тарелки со стола, всё-таки не удержала слёз. Но это были слёзы радости.

В июне Лариса собралась на несколько дней съездить к матери – начался отпуск, – и вечером сказала об этом мужу. Евгений согласно закивал головой, а Серёжка внезапно спросил:

– Пап, а можно я с мамой поеду?

Он спросил тихо и просто, но слова его снова вызвали дрожь у Ларисы. А Бобров, словно ничего не замечая, только спокойно поинтересовался:

– А как же дом? Ведь я целыми днями на работе.