Владимир Топорков - Наследство

– А очень просто: сказал, что все свои сбережения с собой носит.

– Любопытно, любопытно… – Фокин забарабанил пальцами по стеклу.

– Да, любопытно, – живо отозвался Дубиков. – Впрочем, товарищ секретарь, мы сейчас пытаемся распутать этот клубок, и кое-что уже проясняется. В частности, в тот день Кузьмин был в Ефимове, и деньги эти получил в комиссионном магазине, куда сдавал гречневую крупу.

– Это что, на такую сумму он крупы сдал? Где же он её взял?

– В этом и загадка, – вздохнул Дубиков. – Но думаю, и здесь мы концы найдём.

– Ну хорошо, хорошо, – вдруг как-то торопливо сказал Фокин, – занимайтесь… Только я вас хочу просить ускорить это дело: в райцентре кривотолки разные пошли. Кое-кто сплетни всякие готов разнести, знаете, как это в деревне… А ещё мне недавно звонил Егор Васильевич Дунаев, председатель колхоза, тоже интересуется судьбой Кузьмина…

– Ну вот его-то забот я никак не пойму, – усмехнулся Дубиков. – Кузьмин в колхозе личность известная, пьяница знаменитый. С ним там разные истории приключаются…

Фокин, вёрткий, похожий на юношу, вдруг вскочил и заходил по кабинету мелкими, какими-то куриными шажками, заговорил резко, с нажимом.

– О каждом из нас можно слух любой распустить. Сейчас люди на язык острые – несут, кому что на ум взбредёт. А я Кузьмина знаю несколько лет, человек он принципиальный, опытный, преданный нашему делу. Конечно, верно подмечено: один Бог без греха. Вот и Михаил Степанович недостаток имеет, в рюмку любит заглядывать. Но фронтовику эту слабость простить можно, как-никак на войне кровь проливал.

Фокин подошёл к Дубикову, молча протянул руку, словно давая понять, что разговор исчерпан, теперь следователь знает интерес секретаря райкома и всё сделает так, как надо.

Когда Дубиков возвращался в милицию, резкая досада вспыхнула в нём – неужели Фокин и в самом деле считает Кузьмина безобидным чудаком? Но досада была недолгой. Ладно, сейчас не время спорить с Фокиным, полной ясности по делу Кузьмина нет, хотя за полмесяца пришлось повозиться изрядно. И пока Кузьмин как сурок отсыпался в КПЗ, Дубиков, наоборот, чувствовал, что бессонница у него становится постоянной, до подташнивания, до головной боли.

Обычно же он на отсутствие сна не жаловался. Возвращаясь домой, прочитывал газеты, на которые днём не хватало времени, плотно ужинал, а потом подушка притягивала его как магнитом. Иногда, правда, после ужина Дубиков усаживался к телевизору. Этот «ящик для дураков», как называл телевизор сын, он уважал, но сил хватало только посмотреть новости, а потом Николай Сергеевич укладывался спать, и сон, крепкий, без сновидений, длился до шести часов, до первых кремлёвских курантов.

Занявшись делом Кузьмина, Дубиков с раздражением обнаружил, что теперь он вечерами долго ворочается в постели, прокручивая в голове события прошедшего дня, а в первый раз он долго не мот уснуть после встречи с главным бухгалтером мелькрупкомбината Зинаидой Васильевной Фортунатовой, оформлявшей квитанции на переработанную продукцию. Зинаида Васильевна встретила следователя спокойно, подчёркнуто вежливо и внимательно, так, как встречают уважаемого гостя, и это сначала насторожило Николая Сергеевича, но потом он успокоился: ну а если бухгалтер просто культурный, душевный, добрый человек – так что же в этом подозрительного?

Кстати, на Зинаиду Васильевну Дубиков выходил долго. Пока Кузьмин «тянул» пятнадцатидневный срок, он так объяснял, откуда у него в кармане оказалась большая сумма: это его сбережения на «голубую мечту» – автомашину «Жигули», которую он намеревался купить, чтобы хоть на старости лет «пофорсить с шиком», ибо в жизни всегда была одна только нищета да работа.

Тогда Дубиков решил встретиться с женой Кузьмина. Михаил Степанович жил на краю Осинового Куста, рядом с рекой, в самом, можно сказать, экзотическом месте. Дом стоял прямо на берегу, и наверняка в паводок стылая волна плескалась около порога. За рекой темнел чёрный зимний лес, а перед лесом стеной стояли тростниковые заросли. Место это называлось Горелые тылы, видимо потому, что в этих тростниковых зарослях по осени нередко вспыхивали пожары, и языки пламени вставали над болотами, освещая тронутый уже желтизной лес.

Дубиков подумал, как хорошо здесь должно быть летом, когда деревья встают на горизонте зелёной грядой, а рядом с порогом искрится река и мягкая трава-гусятник на берегу манит своей прохладой, какой-то пуховой нежностью.