Владимир Топорков - Наследство

…А вечером в кабинете Безукладова, где Кухаренко и Неугодьев докладывали ему о результатах заседания парткома, наоборот, царила гнетущая атмосфера. Сергей Прокофьевич расхаживал вдоль стены, тяжело ступая по мягкому ковру, и говорил, не скрывая раздражения:

– Фокусами занимаетесь, дорогие товарищи! Не партийные работники, а гимназистки в передничках с кисейной вышивкой. Да вас коммунисты просто не уважают. Так, товарищ Кухаренко, в институте никогда порядка не будет. Хотите, я вам один случай расскажу?

Помню, я ещё секретарём райкома работал, был такой отстающий колхоз в селе Зворыкино. Что ни год, там новый председатель. Не выдерживали люди, дисциплина в хозяйстве была такая, что, как говорится, кто в лес, кто по дрова. Полный раскардаш, одним словом. Ну, долго я думал, как этот колхоз укрепить. Думал-думал и придумал: послать председателем заместителя председателя райисполкома. Жалко, конечно, хороший человек, можно сказать, товарищ мой задушевный, но, с другой стороны, – надо же как-то выходить из положения. Ну, приглашаю, беседу веду, а у него тысяча отговорок: и жена больная, и дочь десятиклассница, надо ей дать школу закончить, и здоровье фронтом подорвано… Одним словом, наговорил мне с три короба, а я на своём стою.

Хочешь, говорю, с партбилетом жить или не жаль расставаться? «Нет, – отвечает, – я, Сергей Прокофьевич, партийный билет на фронте получил, можно сказать, под пулями». Тогда чего крутишь? Он опять про свои невзгоды и домашние неурядицы. Ну я и говорю: приходи в семь часов на бюро райкома партии. Пришёл, костюм новый надел, орденами позвякивает, думает нас этим разжалобить, слезу выжимает фронтовыми заслугами. А мы заранее договорились – никаких уступок. Два часа бой держали, настоящий бой, как на фронте. Правда, не сломили его, и тогда я внёс предложение об исключении из партии. Сам понимал – круто беру, но по-другому нельзя, партия не дом общественного призрения, не собес – и исключили, не дрогнули. А он, дурачок, вышел из райкома и прямым ходом на станцию, под поезд бросился. Вот так и ногу потерял. Но что самое интересное, после, уже на протезе, приходил – раскаивался и говорил: «Недооценил момент, не знал, что вы со мной так круто обойдётесь, потому и смалодушничал». Вот и вы, друзья, по-моему, сегодня малодушие проявили. Да это и понятно, нет необходимой закалки… Вы сколько лет в партии, товарищ Кухаренко?

– Пять, Сергей Прокофьевич…

– Оно и видно. Соплями мажемся, а к тем, кто социализм охаивает, сострадание проявляем. Вы хоть это поняли?

– Поняли, – торопливо кивнул головой Неугодьев.

– Ну, а коль поняли, пусть вам этот случай доброй школой послужит. До свидания, и давайте впредь на таких пустяках лица не терять, быть стойкими до конца.

Кухаренко вышел на площадь перед обкомом, глубоко вздохнул. На улице при свете фонарей синел чистый снег, тёмные ели источали аромат хвои. И этот аромат заглушил вдруг растерянность в душе, наоборот, появилось желание быть стойким и сильным, как Безукладов, а не жалким мерихлюндиком, каким оказался сегодня. Хотя кто-то ведь сказал, что партийность – это прежде всего человечность. Об этом надо подумать.

От милиции до райкома всего несколько десятков метров, и следователь Дубиков, пока шёл, так и не смог догадаться о причине вызова ко второму секретарю Фокину. Тот принял его вежливо, усадил на стул, начал расспрашивать, как идут дела в отделе. Здоровенный розовощёкий Фокин, кажется, слушал с большим вниманием, но Николай Сергеевич терялся в догадках, зачем же всё-таки он потребовался секретарю. Обычно по служебным делам в райком вызывали начальника райотдела. И эти вопросы замысловатые, с подвохом, тоже с успехом могли бы задать ему – благо, каждое утро докладывал оперативную обстановку в районе.

Однако Фокин с интересом слушал Дубикова, не перебивал и только после долгого разговора спросил как будто между прочим:

– А скажите, Николай Сергеевич, за что у вас сидит Кузьмин из Осинового Куста?

– Так, банальная история, – усмехнулся Дубиков, ещё не понимая интереса собеседника, – подрался в ресторане с молодыми ребятами.

– Только и всего? – оживился Фокин.

– Только и всего, – пожал плечами Дубиков, а после некоторой паузы добавил: – Правда, есть один любопытный момент – при досмотре во время задержания у Кузьмина в карманах оказалась большая сумма денег – около десяти тысяч…

– Ну и как же он объяснил их появление?