Джон Ирвинг - Мир от Гарпа

До пятнадцати лет Хелен Холм проводила по три часа каждый день в залах для занятий вольной борьбой в различных школах от Айовы до Стиринга, наблюдая за тем, как мальчики разного роста и телосложения, обливаясь потом, ломают друг друга. Много лет спустя Хелен скажет, что она всегда была единственной девочкой в зале и ей ничего не оставалось, как пристраститься к чтению. «Я воспитывалась как заинтересованный зритель, а выросла сторонним наблюдателем».

Она так много и с таким увлечением читала, что ради нее Эрни Холм и переехал в восточные штаты. Он решил пойти тренером в «Академию Стиринга» только потому, что в контракте было сказано: преподаватели и обслуживающий персонал могут учить детей в школе бесплатно или получить соответствующую сумму на устройство ребенка в другую частную школу. Но оказалось, что сам-то Эрни Холм не умел читать внимательно: он упустил тот существенный факт, что в школу Стиринга принимались только мальчики.

Он перебрался в холодный неприветливый Стиринг осенью вместе со своей начитанной дочкой и определил ее — в какой уже раз — в городскую бесплатную школу, хуже которой, пожалуй, не было. Все способные мальчики шли в «Академию Стиринга», все способные девочки уезжали в другие города. Но Эрни и подумать не мог расстаться с дочерью — он ведь только потому и приехал в Стиринг, чтобы они были вместе. Пока Эрни Холм привыкал к своим новым обязанностям, Хелен Холм день и ночь читала; книги она брала в библиотеке и книжном магазине школы (там-то она, должно быть, и узнала о Дженни Филдз, еще одной великой любительнице чтения). В Стиринге Хелен томилась от скуки точно так же, как томилась в Айове; скуку навевали на нее и скучные подружки в скучной городской школе.

Эрни Холм сострадал всем, подверженным этому недугу. Шестнадцать лет назад он женился на медицинской сестре; когда родилась дочка, сестра перестала опекать больных и посвятила себя ребенку. Спустя полгода это ей наскучило, и она захотела вернуться к больным: но в те годы в Айове не было яслей, она стала сердиться на Эрни, потому что тяготилась бесконечными материнскими обязанностями и мечтала о белой униформе медицинской сестры. В конце концов она исчезла, оставив дочь на попечение отца и не объяснив ни в записке, ни устно причину своего поступка.

Вот так и случилось, что Хелен Холм росла в спортивных залах для занятий вольной борьбой, которые вполне безопасны для взращивания младенцев — в них всегда тепло и мягко благодаря матам. Книги спасали Хелен от скуки, но Эрни часто беспокоило, долго ли продлится страсть к познанию и книгам в интеллектуальном вакууме. Он был уверен, что в хромосомах его дочери заложены гены скуки.

Поэтому они и очутились в Стиринге. Поэтому Хелен, унаследовавшая от отца близорукость, оказалась с ним в зале в тот самый день, когда туда неожиданно явилась Дженни Филдз. Дженни не заметила ее, в пятнадцать лет ее никто обычно не замечал. Но Хелен тут же заметила Дженни. В отличие от отца Хелен не снимала очки — ей ведь не нужно было показывать мальчикам приемы вольной борьбы.

Дело в том, что Хелен внимательно всматривалась в каждую медицинскую сестру, потому что всегда ожидала встретить мать, которую Эрни даже не пробовал разыскивать. У него был ничтожный опыт общения с женщинами, ведь они обычно говорили ему «нет». Когда Хелен была маленькая, он любил рассказывать ей добрую сказку, которая нравилась ему самому и от которой у Хелен сладко замирало сердце. «В один прекрасный день, — говорил он, — ты встретишь очень красивую медсестру, она растеряется, посмотрит на тебя и не узнает. Но потом все-таки спросит, кто ты».

— Это будет мама? — обычно спрашивала Хелен.

— Да, мама.

Поэтому, когда Хелен Холм, сидевшая в уголке с книгой, подняла глаза, она подумала, что наконец-то видит свою мать. Дженни Филдз в своем белом платье всегда выглядела не совсем к месту, и сейчас на красных матах спортивного зала она была точно с другой планеты. Дженни, здоровая, загорелая, и, хоть и не писаная красавица, была очень привлекательна. Хелен, очевидно, подумала, что никакая другая женщина не отважилась бы войти в эту обитую матами преисподнюю, хозяином которой был ее отец. Очки Хелен запотели, и она закрыла книгу; затем поднялась на ноги и, прислонившись к стенке, неуклюже стояла, одетая в скучный серый спортивный костюм, скрадывающий угловатость пятнадцатилетнего подростка, ожидая от отца знака, подтверждающего, что это и есть ее мать.