Джон Ирвинг - Мир от Гарпа

Боджер оставался директором Стиринга, пока Данкен Гарп не закончил последний класс. «Я выпускал твоего отца, сынок, — говорил он Данкену. — Выпущу и тебя. А если позволят, дождусь и твоей сестры». Но в конце концов его все-таки отправили на пенсию; в вину ему — конечно, за его спиной — вменили, во-первых, привычку громко разговаривать с самим собой во время службы в церкви, во-вторых, нелепые ночные рейды во имя сохранности устоев. Припомнили ему и единственный заскок: Боджер уже давно верил, что как-то ночью, много лет назад, поймал прямо в руки не голубя, а маленького Гарпа. После ухода на пенсию Боджер не уехал из Стиринга и в результате, несмотря на упрямство, а возможно, благодаря ему, стал самым уважаемым старожилом. Его таскали на все школьные церемонии; выведут на сцену, торжественно представят людям, понятия не имевшим, кто это, и затем уведут обратно. Скорее всего именно из-за этой возможности демонстрировать его в особо торжественных случаях окружающие терпели некоторые его чудачества: когда Боджеру уже было далеко за семьдесят, ему по забывчивости начинало казаться, что он все еще директор.

— Конечно, директор, кто же еще, — поддразнивала его Хелен.

— Разумеется! — громыхал Боджер.

Виделись они часто, с годами Боджер стал плохо слышать, и его взялась опекать милая Эллен Джеймс, у которой имелся особый способ общения с глухими.

Директор Боджер остался верен даже борцовской команде Стиринга, победная слава которой скоро осталась в далеком прошлом. У нее никогда больше не было тренера, равного Эрни Холму или даже Гарпу. Команда без конца терпела поражения, но Боджер всегда отчаянно болел за нее, подбадривал возгласами и рукоплесканиями попавших в безнадежную ситуацию борцов.

Умер Боджер во время борцовского матча. Поединок на этот раз складывался на удивление упорно. Стирингский тяжеловес барахтался на ковре со своим столь же измотанным и неуклюжим соперником; они наползали друг на друга, как два китенка, выброшенные на берег, пытаясь набрать выигрышные очки под занавес схватки. «Пятнадцать секунд!» — прокричал судья. Тяжеловесы напрягали последние силы. Боджер вскочил на ноги, крича и размахивая руками. «Готт!» — завопил он; в последний миг своей жизни он все-таки перешел на родной немецкий.

Когда поединок закончился и трибуны опустели, в зале остался сидеть мертвый бывший директор школы. Хелен пришлось долго утешать впечатлительного Уиткома, горе которого не знало границ.

Дональд Уитком не был любовником Хелен, что бы ни говорили его завистники, мечтавшие прибрать к рукам наследие Гарпа и впридачу его вдову. Уитком, прожив всю жизнь безвыездно в Стиринге, останется монахом-отшельником до конца дней. Ему посчастливилось открыть для себя Гарпа за считанные минуты до его смерти, и еще больше посчастливилось стать другом и подопечным Хелен. Она разрешила ему обожать Гарпа еще безогляднее, чем обожала сама.

Бедняге Уиткому суждено будет всю жизнь зваться «молодым Уиткомом». У него не вырастет бороды, щеки всегда будут румяные — под каштановыми, с проседью и, наконец, совершенно белыми волосами. Он всю жизнь будет говорить фальцетом, равно как в минуты волнения заламывать руки. Но именно Уиткому Хелен доверит семейное и литературное достояние Гарпов.

Он напишет биографию Гарпа. Хелен прочтет ее всю, кроме последней главы; Уиткому придется ждать много лет, чтобы ее написать, — это будет панегирик Хелен. Уитком всего себя посвятит Гарпу, станет крупнейшим и непререкаемым авторитетом в гарповедении. Данкен любил шутить, что Уитком в полной мере обладает смиренностью, необходимой биографу. По мнению семейства Гарпов, он был отличным биографом, верил всему, что рассказывала Хелен, верил каждому слову, сочиненному Гарпом, каждой строчке, что Хелен ему приписывала.

«К сожалению, — Писал Гарп, — жизнь не развивается, как старый, добрый роман. Отрезок жизни кончается с уходом тех, кому суждено уйти. Остается память. Она есть даже у самого закоренелого нигилиста».

Уиткому нравились даже самые причудливые и выспренние сентенции Гарпа.

Среди бумаг мужа Хелен обнаружила следующую запись:

«Какими бы ни были мои последние долбаные слова, пожалуйста, скажи, что они были следующие: я всегда полагал, что стремление к совершенству — роковая привычка».

Дональд Уитком, любивший Гарпа, как любят дети или собаки, утверждал, что это действительно были его последние слова.

— Раз Уитком говорит последние, значит, так оно и есть, — говорил Данкен.