Олег Суворинов - Петербург-Ад-Петербург

— Он ее ненавидит, как я понял.

— А мне какое дело? Он весь мир ненавидит!

Мне вспомнился вчерашний разговор Родина по телефону, в котором он называл адрес этой самой Раи, но, как не старался, я не мог его вспомнить. Только название улицы крутилось у меня в голове: «Жуковского, Жуковского, Жуковского…»

— Это та Рая, что на улице Жуковского, дом 29 живет? — резко спросил я, называя номер дома наобум, желая получить нужный результат.

— Да. Только она живет на Жуковского, 56, квартира 2. А ты ее откуда знаешь?

— Мы вчера с твоим братом разговаривали, а ему кто-то звонил и спрашивал, где живет Рая.

— Что б она провалилась, тварь! — гневно сказала Катя.

— Хочешь, я отвезу тебя к твоей матушке Алексии? — предложил я.

— Нет, Герман, не надо. Я сама возьму такси и доеду. Это в пятидесяти километрах от города.

— Как скажешь. Я не стану настаивать, — сказал я.

— Вот и хорошо, что ты такой понятливый.

Я состроил на своем лице жалкое подобие улыбки, после чего спросил:

— Катя, а где я могу взять листок бумаги и карандаш?

Она указала на журнальный столик. Я вырвал из блокнота листок и написал на нем телефон Ивана Тимофеевича и свой мобильный.

— Вот, — сказал я, протягивая листок Кате, — здесь я написал два телефона, по которым ты сможешь меня найти в любое время. Мало ли, что тебе может понадобиться? Или, не дай Бог, что случится?

Катя вопросительно посмотрела на меня и, взяв листок, сказала:

— Герман, я не думаю, что может случиться то, вследствие чего потребуется твоя помощь.

Пропустив мимо ушей высказывание Кати, я произнес:

— Я пойду, наверное…

— Да. Иди, Герман.

Катя медленно встала с дивана и проводила меня до двери. На пороге ее квартиры я не выдержал и сказал:

— И все же, Катя, если что-нибудь случится — позвони!

Дождь на улице лил, как из ведра. Когда я вышел из Катиного подъезда, мне на секунду показалось, что он стал ещё сильнее. Я закурил под козырьком, снедаемый злобой, поднимающейся у меня внутри.

Внезапно зазвонил мобильный телефон.

— Да.

— Гера, здравствуй, — взволнованно поговорил мой дядя. — Как ты? Что там у тебя стряслось?

— Привет, дядя. Тебе Марк Соломонович позвонил?

— Да, — сказал дядя, — он мне все рассказал. Ты в редакции драку учинил?

— Да, — ответил я, — только давай потом об этом поговорим. Сейчас мне не до этого. Прости…

— Хорошо. В конце концов, ты уже взрослый парень — сам разбирайся. Я все, что мог, для тебя сделал… Я знаешь, зачем звоню? У матери твоей пневмония. Слышишь? Что у тебя там так шумит?

— Да это чертов дождь, — говорю, — что с мамой?

— У нее пневмония. Она в больнице с высокой температурой. Слышишь?

— А как же это она заболела? — взволнованно спросил я. От волнения мне хотелось сесть куда-нибудь. — С чего вдруг?

— Понятия не имею. Я ее в хорошую больницу определил. Там врачи хорошие…

— Что же теперь делать?

— Ты бы приехал в Питер, Герман, — вздохнул дядя, — мы бы здесь с тобою все решили. Я ведь совершенно один. И работа эта чертова!.. Мне совершенно некогда к ней ездить. Приезжай, а!

— Я обязательно приеду, — не своим голосом произнес я, — только у меня есть некоторые дела здесь. Закончу их и приеду. Хорошо?

— Долго это?

— Да нет. День, ну, максимум два и приеду. Потерпи…

— Хорошо, буду ждать. Если что — позвоню. Пока.

— Пока, — я положил трубку и почувствовал, как правое веко сильно сокращается в нервном тике. «Только этого еще не хватало, — сказал я, — Боже, за какие грехи ты меня так наказываешь, за что… Бедная мама… Что же делать?»

Огромная слюнявая собака, с ног до головы мокрая, вновь проплыла мимо меня и растворилась в темноте подъезда. С гнетущим чувством и тревожным ожиданием чего-то особенно страшного я двинулся на поиски Родина.

Около полудня я вышел из такси на окраине города, в спальном районе. Пустынные дворы и подворотни нагоняли на меня тяжелейшую тоску и даже страх. Этот район находился в промышленной зоне города. Воздух здесь был тяжелый, и чем-то несло так, что дышал я с трудом, через раз. Невозможно было себе представить, что в этом месте могут жить люди. Дома были старой постройки, выкрашенные в грязно-желтый цвет. Теперь от влаги они стали серыми и ещё более угрюмыми. Высотных домов не был вовсе, все сплошь четырех или трехэтажные. В каждом из дворов, по которым я проходил, стояли покосившиеся деревянные сараи из прогнивших досок. Возле одного из таких сараев, на скамейке, под навесом сидел грязный дед и отстукивал одному ему известную мелодию своей кривой клюкой о стену. «Странный дед», — думал я, проходя мимо него, ища глазами нужный мне номер дома. Наконец, на одной из ржавых табличек я разглядел необходимую мне цифру. Это был обшарпанный дом в три этажа с облупившейся штукатуркой. Номер квартиры свидетельствовал о том, что она должна была находиться на первом этаже.