Олег Суворинов - Петербург-Ад-Петербург

Через минуту дымящий эспрессо был у меня на столе. Только успел я сделать первый глоток кофе и затянуться сигаретой, как мне стало дурно и сильно затошнило.

В туалете меня вырвало. Уж не знаю, отчего это произошло. Возможно, это случилось вследствие небольшого сотрясения мозга, полученного вчера, или попросту от волнения. Я наскоро умылся. Отражение в зеркале испугало меня. Я был уже не бледный. Мое лицо стало немного зеленовато, а черноту век подчеркивали ввалившиеся глаза. В углах рта обнаружились какие-то складки. Нос немного заострился. Таким я ещё себя не помнил…

Выйдя из туалета, я направился к официантке.

— Вы извините меня, — сказал я, — мне что-то нехорошо. Я, наверное, пойду.

Официантка молчала и моргала глазами. Может мой внешний вид испугал ее?

— Сколько я должен?

— Сто рублей, — ответила официантка.

— Секундочку, — сказал я и полез в задний карман своих штанов. — Вот черт!

— Что такое? — удивленно спросила официантка.

— Девушка, вы мне не поверите, но у меня только что в автобусе украли кошелек.

— Все понято, — протянула она и крикнула: — Витя, здесь платить отказываются.

— То есть, как отказываются? — возмутился я. — Ты в своем уме? Говорят же тебе, украли кошелек, мать твою, с деньгами.

— Не хамите, молодой человек. Витя!

Вышел Витя с тупой физиономией.

— Он не хочет платить? — спросил он у официантки.

— Он.

— Плати, — тупо сказал Витя.

— Послушай, Витя, — сказал я, — ты же не тупой человек. Правильно? У меня только что украли кошелек в автобусе. Чем я тебе платить буду? Знаешь, что я тебе предлагаю? Сто рублей — деньги не великие. Правильно?

— Ну… — промычал Витя.

— Я домой сбегаю и принесу тебе их…ну…, скажем через пару часиков. Идет?

— Плати сейчас, — уперся Витя.

Я начал раздражаться.

— Послушай, Виктор, ты же не тупой? Я объясняю тебе, что…

— Отойдем отсюда, — грозно сказал Витя и взял меня за локоть.

— Подожди, — говорю, — я только куртку накину свою, а то боюсь простудиться.

Забрав свою мокрую куртку, я направился к выходу. Витя шел за мной.

В тот момент, когда мы поднимались по лестнице вверх, у меня созрел план действий, который я немедленно привел в исполнение. Шагнув на предпоследнюю ступеньку я, резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, обеими руками попытался оттолкнуть Витю подальше от себя так, чтобы иметь возможность выбежать из кафе и скрыться. Но Витя был не промах. Сориентировавшись, этот буйвол поймал мои руки, отвел их от себя, после чего ударил меня в нос локтем. Голова разлетелась в щепки, из носа хлынула кровь. Второй удар за сутки!

— Витя! — закричал кто-то пронзительно снизу, — что ты делаешь?

Витя обернулся.

Воспользовавшись моментом, я выскочил из кафе, что есть мочи побежал на противоположную сторону улицы и скрылся во дворах.

Через пять минут я, насквозь промокший, стоял на пороге редакции с расквашенным носом. Насколько это было возможно, я привел себя в порядок в редакционном туалете.

В редакции было все, как всегда. По длинному коридору ходили какие-то люди, глухо хлопали двери, пронзительно звонили телефоны, нудно скрипели принтеры, кто-то громко и настойчиво что-то доказывал за дверью главного редактора… Уборщица Лида развозила грязь по рваному линолеуму. Я, неохотно поздоровавшись с Лидой, пряча свое лицо, прошел в тот самый кабинет, где вчера произошло уже известное безумие. Мне не очень хотелось вступать с кем-либо в разговор.

В кабинете никого, кроме журналиста Мурашко не было. Этот Мурашко был огромным человеком с курчавыми русыми волосами и губами, пухлыми, как два пельменя. Весил он, наверное, килограммов сто, если не больше. Мурашко постоянно что-то жевал и старался всех угостить. Вообще, он был весьма добродушный парень. Я за все время работы в редакции не услышал от него ни одного грубого слова. Иногда казалось, что он всех любит.

В кабинете было мрачно и темно. На Катином столе разрывался телефон. На подоконниках уныло стояли всеми забытые фикусы и кактусы. Стекла на окнах были запотевшие. Гудели лампы дневного света; одна из них моргала.

— Привет, Гарин, — доедая пончик, поздоровался Мурашко, — ты чего опаздываешь? Батюшки мои! Что с твоей рожей?

— Тихонова не приходила? — игнорируя возгласы Мурашко, резко спросил я.

— Нет, не приходила. Она позвонила и сказала, что у неё семейные проблемы. По-моему, она взяла за свой счет. Так что с твоим лицом, Герман?