Мария Свешникова - М7

― Я не собираюсь ничего говорить ― я просто послушаю... Ты красивая, ты просто потерпи ― годы все расставят по своим местам, тебя обязательно полюбят. Погоди, это что? ― Ильдар вдруг заметил пластиковые упаковки с едой и столовую ложку на полу. ― Это же салат мимоза, там же рыба... А это что? Ты хочешь сказать, что съела четыре пакета фисташек и арахиса?

― Да, ― абсолютно спокойным голосом ответила Сабина. Ее совершенно не заботило, что минут через пять ее ждет сильнейший приступ астмы. Что отец получит уйму седых волос и лишится доброй половины нервных клеток. Что будет «скорая», промывание желудка, антигистаминные препараты, капельница. Она же просто хотела мужского внимания. Почувствовать себя той, ради которой сердце танцует фокстрот и бьется в темпе allegro. Раз соратники по школьной скамье ее не любят ― пускай тогда отец любит за всех остальных. Пусть он совершает подвиги и боится ее потерять. Пусть не ей одной будет больно.

Сабина хватко цеплялась за любое проявление внимания к своей персоне. Умела ценить его, уважать, оберегать. Как верный стражник она охраняла тех, кто по нелепости ситуации или хорошему настроению одарил ее взглядом, словом. Слова она берегла в особенности. Никогда не удаляла писем, сообщений, открыток. Обычно одинокими вечерами она перечитывала их, предавалась уже отредактированным воспоминаниям и наивным, как будто дошкольного возраста, мечтам. С легким эротическим подтекстом.

Друзей у Сабины, как ей казалось, было достаточно. Особенно мужчин. Увидеться за обедом, сходить на выставку в Музей современного искусства воскресным утром, несколько раз списаться во всемирной сети и позвонить в праздники ― это для нее значило «хороший друг», а если дружба сопровождалось еще и чашками кофе, пусть редкими, но вечерами, то «хороший друг» превращался в «близкого мужчину».

Сабине всегда хотелось сражать и поражать, оставлять раны или хотя бы занозы в сердце ― чтобы ее запомнили, оставили в памяти и своей жизни, вспоминали, пусть плохо, пусть обвиняя во всех смертных грехах, ― но только бы не быть той самой девочкой-невидимкой, которой она была в школе.

Желание доказать окружающим, что она успешный человек, а не просто незаметная субстанция, проявлялось во всем ― ей хотелось, чтобы все заметили деньги отца, картины Менегетти в гостиной, ее ровные зубы после отбеливания ― на фотографиях она улыбалась так широко, что были видны практически все тридцать два зуба ― вплоть до зубов мудрости, светить на фотографиях мамиными сумками с огромными логотипами, коллекционировать антиквариат, купленный за бесценок во Львове.

Все началось именно там. С обычного бабушкиного оренбургского платка. Сердце Сабины в ту зиму совсем продрогло в отсутствие визитов отца, озябшие пальчики от обиды сжимались в испуганное стадо. Зимы во Львове, в отличие от Москвы, были достаточно теплыми, компактными, учтивыми, но морозы тем не менее случались. Чаще в январе, после школьных каникул. Но в тот год морозы грянули настоящие, скрипучие, покалывающие. Винниковское озеро, которое до 1990-х называлось Комсомольским, покрылось толстой коркой льда, и жители Львова, тепло укутавшись, отправлялись строить из себя великих конькобежцев и фигуристов, падая и спотыкаясь. Сабина с утра до ночи просила бабушку купить ей коньки ― та отправляла в Москву телеграммы с просьбой поскорее прислать денег, но ответа не получала.

Обычно бабушка заставляла Сабину надеть только легкий шелковый платок и шерстяной берет, который подарили родители еще до небывалых морозов. А тут нужно было утепляться. У всех в музыкальном интернате имени Крушельницкой были капоры ― шапки, сочетающие в себе шарф и головной убор, ― мягкие, из ангорки, броских кислотных цветов. Капоры продавались на рынках и считались привилегией школьников и молодежи, яркие ― в тон куртке и настроению. Все ходили в капорах. Сабине же повязывали перед выходом оренбургский платок, она снимала его и шла по морозу, неловко уворачиваясь от ветра за спинами шедших впереди, и даже озябшие красные уши не могли заставить ее надеть белесую пряжу, которую она прятала на дне школьного рюкзака. Ей так хотелось показать всем, что у нее есть капор. А лучше украсть денег, побежать на рынок и купить капоры всех цветов радуги ― и каждый день появляться в новом. Чтобы все видели! Чтобы все видели ― она не хуже. У нее есть капор. Бабушке мечты о капоре казались бессмыслицей.