- Ах ты гадский гад! — крикнула хулигану тетя Сирин, падая с перил балкона.
Она суматошно замахала крыльями, пытаясь выровнять кривую полета и устранить тангаж, но за отсутствием навыка у нее это слабо получалось. В итоге она завязла крыльями в бельевых веревках шестого этажа, застыв в глупой распластанной позе японского летчика-неудачника, запутавшегося в стропах парашюта.
Для пенсионера Шлакова это был просто подарок. Он немедленно выбежал на балкон с берданкой и стал целиться в тетю Сирин.
- Гадят и гадят, — шептали при этом его посиневшие от возбуждения губы. — Гадят и гадят…
Он совсем уж было собрался нажать на спуск, но в последний момент подумал, что тетя Сирин может быть редким и исчезающим видом, занесенным в Красную книгу, а потому стрелять не стал, а вместо этого вызвал работников зоопарка.
Работники зоопарка приехали очень быстро. Они освободили тетю из пут бельевых веревок и посадили ее в клетку. Пенсионера Шлакова они поблагодарили за бдительность и обещали наградить его премией в размере двух минимальных размеров оплаты труда. Потом они накрыли клетку с тетей Сирин черной светонепроницаемой тряпочкой и уехали.
С тех пор тетя Сирин живет в зоопарке. Она целыми днями сидит в клетке, на жердочке, гадит и поет пролетарские песни.
По воскресеньям к ней приходит дядя Степан. Он мучает ее одним и тем же вопросом по поводу затаенного фунфырика, а еще просит денег в долг. Но тетя Сирин про фунфырик молчит как партизан и денег в долг не дает.
Еще к ее клетке учительница биологии Тамара Петровна приводит на экскурсию школьников. Когда тетя Сирин видит в гомонящей толпе пятиклассников Ваньку, она начинает взволнованно бить крыльями и метаться по клетке, чем неизменно приводит в восторг весь детский коллектив.
Пенсионеру Шлакову премию так и не выдали. В отместку он попытался однажды проникнуть на территорию зоопарка под покровом ночи, с берданкой, чтобы отомстить всем сразу, но был пойман сторожем Николаевым и сдан в милицию. Там он и умер от инфаркта миокарда, потому что губы никогда не синеют просто так, от волнения, нет, это всегда верный признак болезни сердца.
«Безумие — это реальность, которая существует вне нашего восприятия»
Он опять, опять обманул меня! Он хитер, да, он дьявольски хитер! Когда я так неожиданно оглянулся, он скромно стоял позади меня — старый венский стул красного дерева, сработанный мастером Берле Якобсоном из Эгрё в 1877 году. Он просто насмехается надо мной!
День за днем длится наша упорная борьба. И каждый раз я остаюсь в дураках. Он, этот хитрец, этот демон, всегда успевает принять вид самого обычного, скромного, без претензий, стула. Вот и сейчас… Я испробовал новую тактику. Придя к завтраку, я выдвинул стул из-под стола, поставил его позади себя, чуть левее, и затеял ссору с Эвелин (это моя жена). Я начал выговаривать ей за то, что она положила в суп клецки. Я попытался напрочь забыть о стуле, я сосредоточился, я полностью сконцентрировался на произносимых мною резких фразах в адрес жены, я весь ушел в ссору, но внутренне, где-то в глубинах моего сверхчувствительного мозга, я был остро напряжен — я ждал. И вот, в тот момент, когда, как мне казалось, демон потерял бдительность, я вдруг резко обернулся…
Он скромно стоял позади меня — старый венский стул красного дерева. Он упорно не хотел поддаваться на мои уловки и открыть мне свою сущность. Раскрасневшаяся жена порывисто встала из-за стола и выбежала из столовой, бросив: «Ты просто несносен!» Маргрета, моя пятилетняя дочка, смотрела на меня, приоткрыв рот и приплюснув нос ложкой. Я чертыхнулся, сердито пихнул моего врага и ушел в свой кабинет — есть мне уже не хотелось.
Мы с Эвелин купили этот стул на аукционе, года два назад, за сорок пять тысяч. Сначала все было хорошо — этот хитрец медленно и аккуратно вживался в мою семью, входил в доверие. И он умудрился на какое-то время обмануть даже меня. Но потом я стал замечать, что этот стул совсем не таков, каким кажется. Едва я поворачивался к нему спиной, как по коже моей сразу пробегал липкий холодок страха. Едва я садился на него (он принадлежит мне, главе семьи), как душа моя давала трещину и я чувствовал, что только одна половина меня остается сидеть во главе стола, на этом стуле, другая же — переходит в иное измерение, в иной мир, таинственный и странный. Я чувствовал, как некий демон разевает за моей спиной пасть, готовясь поглотить меня, отправить меня в свои огненные внутренности. А быть может, за моей спиной разверзался бездонный провал, черная дыра, способная в один миг перебросить меня на другой конец вселенной, на планету Зальфир, где огромные оранжевые гваллины охотятся на зеленых мух комболинги и пожирают их вместе с алмазными крылышками. А иногда — я это чувствовал — он превращался в огненный трон Великого Каббалиста, и тогда спину мою обжигали языки адского пламени и поцелуи ведьм. И каждый раз, чувствуя, что вот сейчас я оглянусь, он успевал превратиться в старый невинный венский стул.
Читать дальше