Роберт Кормер - Восемь плюс один

— Эй, парень, — услышал я голос.

Я обернулся, чтобы увидеть увальня с рыжими волосами, который был, наверное, не старше меня, но намного крупнее. Он стоял в двадцати футах. Во всем его виде не скрывалась угроза, а в желтых глазах горел вызов.

— Что? — жалко заскрипел мой голос, и мне стало ясно, что я в опасности.

— Иди сюда.

Я развернулся и побежал, направившись в проем между перекосившимися домами в узкий проулок, выводящий на пустырь. Ноги подо мной топтали землю. Сердце чуть ли не выскакивало из груди. За спиной я слышал, как приближаются шаги моего преследователя. Оглянувшись назад, я увидел, что он почти уже меня догнал. Я вытащил из кармана шар фольги в надежде на то, что интерес к моей добыче его остановит, но он упорно продолжал меня преследовать. Он был все ближе и ближе, и, в конце концов, уже не было сомнений в том, что он меня поймает. И, когда я уже собрался вскочить на шаткий забор, его нестриженные ногти вцепились мне в рубашку и потянули назад. Упав на землю, я поднял на него глаза. В его злых глазах была довольная улыбка.

— Нутси!

Голос взорвал воздух, будто двухдюймовая ракета для салюта. Мой противник начал колебаться.

— Нутси, остановись.

Нутси обернулся, и я начал наблюдать за его глазами. Между болтающимися досками забора появился еще один парень. Я тут же подумал о плитке шоколада «Херши» с миндальными орехами. Он выглядел маленькой, худой, темно-коричневой фигуркой. На нем была несколько ему великоватая, помятая и изношенная одежда. Он приблизился к нам. Его враждебность выражалась еще острее, чем потенциальное насилие Нутси, но в походке твердо рисовалось достоинство. Казалось, он был частью невидимого парада, на пути которого оказались мы вдвоем с Нутси.

— Я ничего ему не сделал, Джеф, — заскулил Нутси. — Я лишь хотел немного попугать этого канака.

Подошедший к нам парень нахмурился и с презрением отмахнулся от Нутси, а затем повернулся ко мне. Я еще не был знаком ни с одним негром и ни разу не видел ни одного из них так близко, лишь только издалека на дальней окраине или в кино — Фарина в комедии «Наша шайка» или вечно напуганного негра, закатывающего глаза во всех фильмах, снятых с Чарли Ченом. Мой отец упоминал их как «Ле Нуар» [5] les noirs — черные (франц.) , хотя он редко называл их неграми. В маленьких городках Новой Англии они фактически не существовали, а во Френчтауне их не было вообще.

Все это вспыхивало в моем сознании, когда передо мной стоял настоящий негр.

— Что ты тут делаешь? — спросил он резко, когда Нутси исчез из вида.

Поднявшись на ноги, я ответил:

— Я лишь хотел сократить дорогу, а этот безумец погнался за мной.

Мы смотрели друг на друга. Цвет его кожи смутил меня: мне надо было объяснить отцу, что «Ле Нуар» — это неточное описание. Он был далеко не черным.

Я понял, что обязан ему за то, что он спас меня от малолетнего маньяка с рыжими волосами, и, отряхнувшись, пробормотал: «Спасибо».

— Что ты сказал? — спросил он, все еще с вызовом в голосе. Хотя, возможно, он был где-то на год младше меня, и, даже, несмотря на его излишне худое телосложение, я почувствовал, что он может быть опасным противником.

— Я сказал: «спасибо», — мое раздражение сделало мой голос резким. И проверил содержимое карманов, чтобы убедиться в том, что связка медной проволоки была на месте.

— Что это? — спросил он.

Я рассказал ему о меди и других цветных металлах, которые можно сдать старьевщику Джеки.

Он протянул мне руку. Я был поражен, увидев розовую ладонь — бледный остров в море темной плоти. Вздохнув, я отдал ему в руки комок потемневшей меди. Все это стоило не меньше, чем двадцать центов.

Он изучал проволоку секунду или две и вернул мне назад. Я втиснул проволочный комок в карман и развернулся, чтобы как можно быстрее оставить этот «суп по алфавиту», чтобы поскорее вернуться в безопасное пространство моих улиц.

— Знаешь что? — крикнул он мне вслед.

— Что? — спросил я, оборачиваясь через плечо, но без особого интереса к его вопросу.

— Некоторые задерживаются тут и смотрят на нас, будто на зверей в зоопарке, или как на нечто из потустороннего мира, — сказал он. Это был самый мягкий голос, который я когда-либо слышал, будто карамель, льющаяся медленно и лениво. Он пропускал глаголы, потому что для нас обоих они несли слишком много трудностей, чтобы о них в тот момент думать.

— Сделай так, чтобы Нутси ушел, — сказал я.

— Он уходит.

Вспомнив, что он о чем-то хотел меня спросить, я засмеялся, и он тоже. Чтобы стать друзьями, нужно вместе смеяться или плакать, часто говорил мой отец.