Генри Олди - Один плюс один

Двадцать лет мы вместе: Ол и Ди. В ноябре 2010-го разменяли третий десяток. Как ни крути — срок. Вместе пишем и публикуемся. Вместе выступаем на семинарах. Вместе приемлем хулу и похвалу, и гонорар опять же. Кто бы мог предположить в веселом 1990-м, когда мир трещал по швам…

Разные мы — очень. Один любит джаз, другой — хард-рок. Один — неплохой кулинар, другой отлично смешивает коктейли. Вот вам тайный смысл соавторства: и выпить, и закусить. Темпераменты разные, характеры, взгляды, привычки. Разные жены; разные дети. Квартиры разные, хоть и в одном подъезде. Помнится, давным-давно, еще в прошлом веке, медленная, как божья мельница, латышская пограничница, когда мы семьями ехали в Ригу, долго переходила из купе в купе, разглядывая наши паспорта, и выдала сакраментальную фразу:

— Ничего не понимаю! Купе разные, две семьи, фамилии разные… У одного — мальчик, у другого — девочка! Нет, ничего не понимаю!

И пропустила в Латвию.

Чего не понимала пограничница, мы так и не узнали. Зато поняли, что это судьба. Белобрысая судьба в форме. И все-таки, несмотря на то, что сэр Олди давным-давно вышел на первый план, Дмитрий Громов и Олег Ладыженский остаются сами собой. И, случается, пишут самостоятельно, без упрямого сэра.

Эту книгу составили ранняя проза Дмитрия, включая не издававшиеся прежде рассказы, и стихи Олега, в самой полной на сегодняшний день комплектации. Как сказала судьба на границе: у одного, значит, мальчик, у другого — девочка.

А вместе — глядишь, что-нибудь да получится.

И стория повести, открывающей сборник, началась в далеком 1991 году, когда мы с Олегом засели писать «Живущего в последний раз». И даже написали примерно треть (если не половину!) этого небольшого романа (или повести?) — когда появилось множество новых идей, возник мир Девятикратно Живущих — и в итоге от первоначального варианта «Живущего…» в окончательной редакции осталась одна-единственная страница. Один Лист. Впоследствии рукописный черновик первой версии был утерян — но осталось некое ощущение, трудно выразимое словами. Видимо, это ощущение и не давало мне покоя все прошедшие годы. В голове бродили смутные образы, ночами приходили странные сны… На эти образы и сны постепенно наслаивались: непонятно чем потрясшая репродукция в журнале, случайно услышанный на улице обрывок стихотворения, музыка… Черно-багровые тона, желтый глаз Луны в небе… И наконец, в 1996 году, текст властно запросился на бумагу.

Писалась повесть трудно. Несколько лет. Не раз переделывалась, выбрасывались целые абзацы и эпизоды, возникали новые, вдруг проступали неожиданные для меня самого грани и ракурсы. Романтизм, лирика, ирония, трагедия и мистический боевик шли рука об руку, время от времени косясь на меня через плечо. Впервые я писал под музыку — раньше это мне никогда не удавалось. Садился по вечерам за компьютер, ставил на «бесконечный повтор» « Unforgiven» и « Nothing Else Matters» «Металлики»…

И только через четыре года я наконец поставил последнюю точку в «Пути проклятых». Очень надеюсь, что мне все же удалось передать то ощущение, которое двигало мной.

Впрочем, судить тебе, читатель.

Дмитрий Громов

…Когда я очнулся, было два часа ночи. Я лежал на диване в крайне неудобной позе: шея затекла и болела. Голова немного кружилась, и во всем теле была ленивая гулкая слабость, как после высокой температуры. И это еще называется «с меньшей затратой энергии»! Экстрасенс чертов, знахарь доморощенный!..

Я с усилием сел. Генриха Константиновича в комнате не было, а на столе у дивана лежала записка, в отличие от меня устроившаяся вполне комфортабельно и явно гордящаяся аккуратным, почти каллиграфическим почерком:

«Молодой человек, после сеанса вы соблаговолили уснуть, и я не стал вмешиваться в ваши отношения с Морфеем. Дверь я запер, спите спокойно, дорогой товарищ. После сеанса вы можете себя неважно чувствовать — поначалу такое бывает, потом организм адаптируется и привыкнет. Зайду завтра вечером, если вы захотите — проведем еще один сеанс.