Шимон радостно кивает. Глаза его сияют.
— Отличный напиток, — подтверждает Яник. — Кстати, сколько в ней процентов мудрости, в этой росе?
— Когда как получается, — с гордостью говорит винодел. — Это, знаете, по вдохновению… Но не менее пятидесяти. Жаль, мне нельзя с вами — после операции.
— На открытом сердце, в прошлом месяце, — шепчет Саша Янику. — Врачи говорили: все, надежды нету. А вот ведь выжил, нашими молитвами. Тут у людей знаешь какая положительная энергия? Горы сворачивает…
Он возбужденно прихлебывает жидкий невкусный суп.
— Ну, давай еще по разику. — Саша высоко поднимает пластиковый стаканчик с Росой Мудрости. — Ребята! Я хочу, чтобы все мы выпили за успехи Ионы. За его повестку! Лехаим!
Все смотрят на смущенного Яника и кивают, добросовестно излучая положительную энергию. Вторая пролетает соколом. Да и супчик вроде ничего, есть можно.
«Однако, пурга-то какая, — думает Яник. — Черт-те что; кому рассказать — не поверят… роса мудрости… положительная энергия… повестка… Полный бред. И как это меня вечно заносит во всякие несуразности? А уж как голова завтра болеть будет, с росы-то с этой… ай да люли…»
— Лехаим! — говорит он вслух и опрокидывает третью — мелкой пташечкой.
7.
Он робко скребется в дверь, рав Менахем, бедняга.
— Кончай, Яник, неудобно; старый, уважаемый человек топчется у твоей двери, а ты сидишь себе, зажав смех в кулаке, и не впускаешь.
— Неудобно, это так, но что я могу поделать, коли мне так смешно; прямо распирает, честное слово. Как же я ему открою-то, братцы, в таком-то виде? Представьте себе: вот я открываю, а он там стоит со своей дурацкой повесткой — маленький такой, в коротких штанишках с подтяжками, старый еврей-закройщик с Петроградской стороны. Я же умру со смеху, я же взорвусь прямо ему в лицо… это, по-вашему, удобнее? Пусть лучше пока думает, что я сплю и не слышу… вот отсмеюсь и открою.
— Пусть думает, что ты спишь? Так ведь ты и вправду спишь, Яник, чего ж тут думать?
— Ну вот, тем более. Я сплю, я сплю просто замечательно, давно я так не спал; вот оно — счастье… — сон, светлый и радостный, со сладко защемленным сердцем и детскими слюнками на подушке. Так что пусть он подождет, рав Менахем, он понимает, он хороший. И повестка у него хорошая, и весь сон хороший… Господи, счастье-то какое!
— Откуда же счастье, Яник?
— А кто его знает… откуда во сне берется счастье? Что я, хозяин снам своим? Что я, отец им? А если даже и отец — то что с того? Сон за отца не отвечает, вот.
— Э, нет, Яник… экий ты шутник сегодня… сам ведь знаешь, что есть у тебя причина радоваться.
— А хоть бы и так. Есть причина, так что? Еще и лучше. Даже знаете что? — не то что есть причина радоваться, а нету причины горевать — вот так-то оно правильнее. Нету ее в этом сне — причины — старушенции с младенцем… нету!.. сгинула, карга ненормальная! И ассирийцев нету… — никого из прежней мерзкой команды. Все чисто, как на празднике! Впервые за полгода! Как же тут не радоваться, братцы? Никакой тебе мрази; на горизонте — ни облачка; один уютный и смешной рав Менахем в коротких штанишках… вот отсмеюсь — и открою.
— А что ж за повестка у него, Яник?
— А черт его знает… может — на примерку?.. я знаю? Он ведь портной, вы помните? Может, он мне костюм шьет, у меня как раз нету… Вот ведь смех — другим шьет, а себе нормальных брюк справить не может, до чего же он смешной, этот старик… да… однако и в самом деле неудобно — пора открывать. Только что же он там скребется у двери, что же не звонит? Эй, рав Менахем! Звоните! Видите, кнопочка там — на косяке, справа, под мезузой? Звоните, ребе, звоните…
И рав Менахем звонит. И звонит. И звонит… Только при чем тут рав Менахем? И при чем тут дверь? У Яника и звонка-то на двери нету, так что и звонить там нечему. Это телефон, вот что. А, черт! Конечно же, это телефон… разбудили, гады! Какой сон сломали! Ну надо же! В кои веки такой сон приснился, так нет же… кайфоломы проклятые!
Яник отчаянно вцепляется в простыню, натягивает ее на голову, покрепче зарывается лбом в подушку. Сон, миленький, погоди, куда же ты… ну побудь еще немножко, ну хоть полчасика… Нет! Сломали. Он еще лежит некоторое время с закрытыми глазами, отлавливая последние обрывки чуда, и наконец сдается. Пора вставать. Яник смотрит на часы. Ого! На часах полдень. На часах — полдень, и в душе — полдень, и солнце — в зените. Славно-то как! Он встает с отчетливым ощущением счастья, как будто подаренный ему чудный сон не исчез бесследно, но играет в яниковом теле, пульсирует свежей, искрящейся, радостно закипающей кровью. Дайте мне рычаг, друзья! Дайте мне рычаг — и я переверну мир! Яник, рыча, оглядывается… рычага не видать… да и Бог с ним; вынесем-ка лучше мусорное ведро. Да и прибрать тут неплохо бы — совсем грязью зарос, стыдоба.
Читать дальше