Алекс Тарн - Одинокий жнец на желтом пшеничном поле

Джек рассмеялся:

— В самую точку!

Анатолий украдкой взглянул на Риту. Та слушала внимательно, сощурившись чуть больше обычного, и уже от этого одного он ощутил что-то похожее на вдохновение.

— Ну вот. Сначала был написан «Сеятель», потом «Жнец», но дело-то не в сюжете, а в мироощущении, которое оказалось сильнее любого сюжета. Понимаете? Получилось так, что радостный взгляд на мир перевесил. Солнце, природа, поле, красота и счастье. Отсюда так много желтого. Вы же сами говорили о божественном характере этого…

— На Востоке, — вставил Федька.

— Что?

— Желтый цвет считался божественным на Востоке, — тихо повторил Федька. — Что же касается нашего, чисто европейского случая, то я вынужден тебя огорчить. Христианство с давних пор полагало желтый цветом греха и измены. Желтым помечали должников, евреев, ведьм и проституток. Желтый флаг вешали над чумной деревней. В желтое художники одевали Иуду. Помнишь огромное желтое пятно Иудиного плаща на знаменитой фреске Джотто? Или одежду блудниц у Брейгеля, Вермеера и прочих… А как именовался в России документ, выдаваемый проституткам?

— Желтый билет! — воскликнула Ирка.

— Кому как не тебе, знать… — подколол ее Джек, и все рассмеялись, радуясь случаю приземлить чересчур заумный разговор.

— Погоди, погоди… — задумчиво произнес Анатолий. — Ты хочешь сказать, что…

Федька печально улыбнулся.

— Представь себе экзальтированного молодого человека, сына пастора, с юности мечтавшего стать проповедником, вернее, пытавшегося им стать. Теперь представь себе жизнь парижской богемы, где грех сидит на грехе и грехом погоняет. Грязные проститутки, пьянство, постоянное ощущение того, что он пропивает деньги брата. Добавь к этому неустойчивую психику… Да этот человек жил в аду! По-твоему, он мог любить жизнь? Вообще, в теории — может быть. Но свою конкретную жизнь он должен был ненавидеть. Он ненавидел себя, Толя. Ненавидел свой грех. Он считал себя безнадежным грешником, Каином. Он красил себя и свои полотна в желтый, как Иуду. Цвет радости? Разуй глаза, парень. Это цвет ненависти и отчаяния.

Над столом повисло молчание.

— Эй, молодежь! — крикнула от стойки Муза, встревоженная необычной тишиной. — Что вы там притихли? Распиваете из-под полы? Сейчас вызову, честное слово, вызову!

— Да… — подавленно сказала Ирка. — Гад ты, Федька. Нет чтоб промолчать.

Леша пожал плечами.

— Правда всегда лучше. Плесни-ка мне еще, Толя.

— А как у него было с женщинами? — вдруг спросила Рита, потягиваясь длинным плавным движением. — Ну, помимо проституток.

— Помимо? — Федька на секунду задумался. — Да в общем, и не было ничего помимо. С одной проституткой он какое-то время встречался постоянно. Что характерно, ее звали Христина. Думаю, здесь тоже в какой-то мере присутствовал религиозный мотив: спасти заблудшую душу и прочее. Он ведь видел себя проповедником, помните? Была еще какая-то деревенская девица из родных мест… ну, там вообще не сложилось, да так, что она в итоге пыталась покончить с собой… Короче говоря…

— Короче говоря, все ясно, — перебила Рита, наклоняясь вперед и блестя глазами. — Боялся бедняжка баб, как черт ладана. Это огромное пшеничное поле на картине — не просто грех, а женщина. Одна огромная страшная женщина. А сам он — жнец, маленький беспомощный человечек со своим крошечным инструментом: туда-сюда, туда-сюда… Дергается, как карликовый пинчер на сенбернарихе. Совершает свои судорожные фрикции.

— Красиво, — оценил Леша. — И правдоподобно.

Ирка в изумлении цокнула языком.

— Да что тут красивого? Все-таки у тебя, Ритка, на сексе задвиг. Кто о чем, а ты вечно о фрикциях.

— Подумаешь… — зевнула Рита, снова откидываясь на спинку стула и пряча глаза под веками. — Уж и про фрикции не поговори… ты вон частушки неприличные поешь, а мне и слова не молвить.

Она задержалась взглядом на Анатолии и вдруг весело, по-свойски подмигнула — так, что сердце у парня дернулось, исчезло и обнаружило себя лишь через пару-тройку секунд где-то в области пяток.

Дальше говорили о разном, перемывали косточки общим знакомым, смеялись. Потом Анатолий взял на всех кофе, а потом оказалось, что времени около полуночи и пора уходить, оттого что иначе Муза уж точно «вызовет». Выйдя из кафе, еще немного потоптались на углу, прощаясь. Леша сказал, что идет ночевать к Федьке, который жил совсем рядом, на Малом проспекте, отчего заход в гости к нему именовался в компании «сходить по-малому». Похабница Ирка, конечно же, не упустила случая пошутить на тему их совместной ночевки, и все снова смеялись, а потом как-то сразу разошлись, и Анатолий вдруг обнаружил себя наедине с Ритой. Это произошло абсолютно непредвиденно, так что он даже не успел испугаться, когда она спросила: «Проводишь меня, Толенька?» — и, не дожидаясь ответа, взяла его под руку.