Алекс Тарн - Записки кукловода

— Поверьте… — он пытается переждать, но свист только усиливается. — Поверьте, друзья, тому есть достаточно серьезные причины…

За шумом разгоряченной толпы Шайя не слышит собственных слов. Но это мало его волнует. Он пытается разглядеть то место, где когда-то видел ее рыжую голову. Пытается и не может. Лучи прожекторов бестолково мечутся по площади, выхватывая из темноты лишь густой ворс воздетых рук, ямы разинутых, орущих ртов.

«Еще не знают, — думает Шайя. — Хорошо бы уговорить их разойтись еще до того, как…»

— Спасибо за участие в нашем празднике, — говорит он по возможности бодро. — Мы прощаемся с вами. До свидания.

Новый взрыв свиста отвечает ему. Но на этот раз свистит уже не вся площадь.

— Смотри, Шайя, смотри!

Вон, оттуда, с правого, ближнего к сцене угла, как пятно по воде, начинает растекаться по толпе сногсшибательная новость, свежая, с пылу с жару. Эта новость намного интереснее гитарного треньканья. В конце концов, на треньканье всегда можно попасть, купив билет, а попробуй-ка попади на настоящее убийство!

— Чье убийство?

— Как, вы еще не слышали? Брука застрелили!

— Брука?

— Не может быть! Он ведь только что тут… еще минуту назад.

— А вот так! Спустился вниз после выступления, а там — бац!

— Ерунда, быть такого не может! Там охрана…

— Да все уже говорят, вы только послушайте!

— Мало ли что говорят…

— Да не только говорят, уже видели.

— Видели?

— Кого?

— Где?

— Да там, там, за сценой.

— Около сцены!

— До свидания! — беспомощно повторяет Шайя в микрофон.

Но никто уже не обращает на него внимания, даже эхо. Волною опускаются воздетые кулаки, смолкает свист; площадь ворочается и ропщет под ногами у Шайи, как огромное одноклеточное существо, чудовищная амеба, еще недавно столь послушная простому ритму эстрадного тамтама, а теперь пугающая в своей внезапной и угрожающей непредсказуемости.

— Шайя, ну сделай же что-нибудь! Выведи ее оттуда!

— Как? Я ее не вижу!

Качнувшись, амеба подается к сцене. Люди вытягивают шеи, стараясь рассмотреть что-то… что? — а черт его знает… что-то ведь там должно быть, наверное — что-то, похожее на праздник. Особенный такой праздник. Не часто в твоем присутствии убивают премьер-министра. Хочется посмотреть… Тонкая цепочка полицейских отчаянно борется, уперев руки в передний ряд, крича и угрожая. Но при чем тут передние? Разве они виноваты? На них давит сзади вся непомерная масса площади. Еще недавно они были так довольны своими местами в первом ряду, вплотную к ограждению! Ради этих мест они пришли сюда прошлым вечером и ночевали в спальных мешках на холодных гранитных плитах. Зато сегодня целый город завидовал им! Это именно их счастливые лица были видны на телевизионных экранах, когда оператор направлял свою камеру в сторону публики. И вот теперь на них давят полицейские спереди, любопытствующая толпа сзади, и убежать просто некуда. Некуда! Они пока еще не испуганы, а, скорее, возмущены — тупым напором стада, бестолковостью полиции, ветром удачи, столь неожиданно поменявшим направление.

— Немедленно прекратите давку! — кричит Шайя. — Немедленно! Это опасно! Просьба к задним рядам немедленно прекратить нажим! Вы раздавите людей!

Его предупреждения отчего-то вызывают сзади веселую залихватскую реакцию. Крепость поддается, ребята! Еще немножко поднажать, и мы там, на лучших местах. Теперь наша очередь сидеть в партере! А ну-ка!..

Полицейские, расцепив руки, теряются в толпе, как тонут. Падают заграждения; запрудив неширокую буферную зону, амеба прижимается к передней стене сцены. Сверху Шайя видит ужас в выпученных глазах людей, ему даже кажется, что он слышит хрип сдавливаемых легких, хруст грудных клеток. Где-то там Ив — хорошо, что в середине, а не здесь…

— Убийцы! — кричит он в микрофон. — Прекратите убивать! Убийцы!

Странно, но похоже, что это простое слово действует на амебу. Хотя что тут такого странного? С простыми организмами и нужно по-простому… грубо и сильно. Шайя с облегчением замечает, как ослабевает давление на первые ряды. Не сразу, но ослабевает. Ведь амеба и не может сразу — уж больно огромна. Задние еще нажимают, до них еще не дошло. Ничего, еще две-три минуты, и люди внизу окажутся вне опасности… они и сейчас уже дышат почти свободно. Он тоже вздыхает с облегчением, и тут где-то с краю, близко от сцены, раздается первый взрыв.

Шайя сначала обнаруживает, что он лежит, придавленный к полу обломком плаката, а потом уже осознает, что взорвалась бомба. В ушах звенит. Он сдвигает с себя фанерное лицо покойного премьера с мудро прищуренным глазом и поднимается на ноги, зачем-то отряхивая брюки. Над площадью стоит вой. Ближняя к сцене масса, как обезумевший табун, отчаянно рвется в противоположном направлении, подальше от дымящегося кровью эпицентра взрыва. И это было бы еще не так страшно, если бы с дальнего конца не нажимали по инерции веселые претенденты на кресла в партере. Две этих волны сталкиваются где-то посередине, в ядре гигантской воющей амебы. Сталкиваются, выплескивая вверх предсмертные вопли раздавливаемых людей. В лучах уцелевших прожекторов видна ужасная мясорубка, зев которой разверзся в самом центре площади. Люди вдавливаются туда, внутрь, и исчезают под ногами других, обреченных исчезнуть в следующее мгновение.