Е. Бирман - Рассказы

Теперь он решил расширить свой дом. Он сделал это в два этапа: на первом — довел его до глухой стены моего дома; на втором — обошел его сверху, разобрав мою крышу и аккуратно разложив там наверху теперь ненужные красную черепицу и деревянные стропила. Не выбросил чужого. Я опасался, что над моей головой он устроит спортивный зал и будет ронять на пол тяжелые штанги, но там разместилась тихая оранжерея с безмолвными змеями в террариумах. Правда, закончив, он позвал туда гостей, и на следующее утро я обнаружил у себя над головой мокрое пятно на потолке в спальне. Оно пахло шампанским.

Перемахнув через мой дом, он продолжил стройку с другой его стороны, но это меня лично уже не так задевало, я только по характерным вибрациям догадался, что где-то дальше, на чьей-то крыше он организовал вертолетную площадку. До этого в одной из стен моего бетонного подвала, под потолком его, была просверлена круглая дыра, и подвал был затоплен. Сначала меня удивил запах залитой жидкости, но теперь я понял — это керосин для вертолета с турбовинтовым двигателем.

Через полгода исчезла наша улица, на ее месте сосед прорыл канал, предварительно укрепив тротуары, и перед моими окнами однажды вечером проплыли ярко освещенные паруса его яхты с двумя одинаковыми флагами на мачтах по обоим бортам. Я подошел к окну и проверил: третий флаг, точно такой же, как и положено, развевался на корме. Я пошел в кухню, сварил куриное яичко вкрутую, оставшуюся в кастрюльке горячую воду, пока не остыла, залил в резиновую грелку и положил ее к ногам под одеяло.

Я лег спать в отличном настроении, довольный своим предприимчивым соседом, — ни разу, ни-и ра-а-зу, несмотря на бурную деятельность, этот тактичный человек не потревожил моего уединения.

Почти два года понадобилось врачам, чтобы подобрать коктейль лекарств, корректирующих мой характер, пока жена не сказала: «Стоп, это меня устраивает».

Должен честно сказать, результат понравился и мне самому. То есть, скажем, и до начала медицинских экспериментов я взял на себя недельное мытье полов. И тарелки с чашками в небольших количествах, когда нет смысла накапливать их в посудомоечной машине, мыл и раньше. И вообще — дело вовсе не в дележе тягот быта. Так, пожилой доктор, старший в консилиуме, единственный, кто сидел в обычном костюме с галстуком, а не в белом халате, спросил жену: «Хотите, добавим 3 млг айронпсихотерпина, и он станет сам гладить свои рубашки?» Жена покачала головой отрицательно и потом легонько вздыхала, кладя на гладильную доску первую из семи рубашек моей недельной смены, но решения своего не меняла.

Речь шла о тонкой настройке — о благородстве, о долге. Если вспомнить известное японское изречение о том, что жизнь человека легка, как лепесток сакуры, а его долг перед императором тяжел, как гора, то именно такого результата в своем отношении к жене хотел добиться и я. Ведь это я был инициатором обращения к медикам.

Год назад жена ушла от меня. В прощальном письме она просила ее не разыскивать, не предпринимать бесплодных попыток реанимировать умершее в ней чувство ко мне.

Желания ее для меня — закон, но я не отменил коктейля, разве только попросил добавить этого самого айронпсихотерпина. Во всем, что делаю, я сверяюсь теперь только с внутренним камертоном, с воспоминаниями о прожитых вместе годах. Я спрашиваю себя, так ли она хотела бы, чтобы я проявил себя в такой-то, такой-то ситуации? Каковы допуски? Импровизирую, исследую границы возможного, допустимого, решаю, и в конце концов, спрашиваю: «Так? Хорошо?» Представляю себе ее улыбку и радуюсь своей догадливости, горжусь собою и ее одобрением.

Трижды я пытался заглянуть к A, но всякий раз его не было дома. Несколько раз звонил B, но телефон не ответил. Ткнулся, было, к C, но вовремя вспомнил, что он женат на очень неприветливой женщине, и она ни на миллиметр не отпускает его от себя. D всегда был невероятно заносчив. Встречусь, а он выкажет пренебрежение ко мне, и я буду себя презирать — зачем, дурак, навязывался. E — чрезвычайно красивая женщина, все будут смеяться надо мной, решив, что я пытаюсь чего-то там… F, знаю, давно эмигрировал. Прилечу, встретимся, а его дети будут разговаривать в моем присутствии на непонятном мне языке. Письмо G, помня об отрицании им любой современной техники (обоснование этого мне всегда было тошно выслушивать) я отправил по почте, но оно вернулось. Послал заказное, тот же результат. Что можно еще предпринять? Да и стоит ли? С очень близким мне когда-то H я поссорился, задев его чем-то. Ну, положим, мне удастся восстановить отношения, все равно ведь снова за что-нибудь обидится. I забрался высоко, через секретарей и секретарш не пробиться. Кто-то пытался, но впустую. J, она, скорее всего, примет меня, и даже дело снова дойдет до постели, и там, между простынями, упрек ее выразится в совершенной физической пассивности. Это уже было. klmn, четверка, которая вместе пьет пиво в кегельбане. O — помешана на сексе, будет страшно удивлена моему приходу, чего доброго, втянет меня в какие-нибудь свои проблемы с Х, которого она «по-прежнему любит». P попросит денег взаймы, он всегда это делал, и теперь будет хлопать глазенками, обратится с просьбой о нескольких тысячах просто так, только потому, что я сам ему подвернулся. Веселую Q я уже видел недавно на вечерней встрече с заезжим поэтом в занюханном зальчике при книжном магазине. Коренастый муж, на полголовы ниже ростом, придерживал ее послушную гибкую спинку. R — хам, если ему нужно в магазин, он потащит меня с собой. Если приспичит смотреть телевизор, нагло включит его при мне. S, знаю, болен. Смертельно, безнадежно болен. Он при нашей встрече оживится, будет бодро разговаривать, но закрыв за мною дверь, весь съежится, еще больше помрачнеет и вернется к мыслям о близком и неизбежном. Больно. У T всегда дурно пахло изо рта. Он знает об этом и старается держаться на расстоянии, но иногда забывает. U! U! U! Нежная, любимая U! Нет тебя рядом со мною! V, выйдя замуж, стала W, и с тех будто прописана в другой галактике. С самим W я почти незнаком. Х будет подозрителен, начнет издалека выяснять, не прислала ли меня ненормальная O. Y? Кто такой Y? Почему я его совершенно не помню? Долго разыскивал Z, и когда наконец, раздобыв адрес, прислонил велосипед к стене его дома и нажал простую круглую кнопку звонка, на порог вышла женщина из обожженной солнцем соседней двери и спросила: «Разве вы не знаете? Он умер на прошлой неделе».