Олег Рябов - КОГИз. Записки на полях эпохи

Февралев возвращался домой довольный приобретением: красивой, большого формата книгой в темно-синем коленкоровом переплете, на верхней корке белыми буквами надпись: «А. С. Пушкин. ПОВЕСТИ БЕЛКИНА», а ниже – цветная иллюстрация к повести «Метель». С этого дня Февралев ждал удобного подходящего момента, чтобы преподнести подарок Лидии Николаевне.

Когда опять встретились на перекрестке, счастливая и веселая Лариса сказала, что мама поправилась и вышла на работу. В школе все хорошо, все ее, Ларису, любят, и она вовсе не отстала в учебе.

Прошло не очень много времени, и совсем неожиданно Февралев столкнулся с Ларисой около проходной завода, та, схватив его за рукав, возбужденно заговорила: «Февралев, у мамы завтра день рождения, мы ждем тебя».

Завтра было выходным днем, но Февралев встал рано, тщательно брился, умывался, в общем, приводил себя в порядок. Майское солнце с торжеством безумно врывалось в комнату. Февралев чему-то улыбнулся – просто так, неосознанно, даже смутился от этого и опять улыбнулся. Огляделся вокруг и увидел неуют своего жилья: продавленная кушетка, стол, покрытый забывшей свой цвет, хотя и чистой клеенкой, вешалка, этажерка с газетами. На всем в комнате был налет ожидания и временности. Февралев рассмеялся, уже не смущаясь, достал сигарету, хотел закурить, но смял ее и выбросил. Подошел к грязному окну и распахнул его. Наступающий майский день волновал будущим.

– Старший матрос Тамойкин по вашему приказанию прибыл! – Женька поставил большую черную сумку на пол и, вытянувшись во фронт, рапортовал открывшему дверь седому человеку в тельняшке и подтяжках.

– Отставить! Заходи!

Каждый четверг монтер телефонной станции Евгений Тамойкин заканчивал смену квартирой абонента Бурчинского. Это был первый клиент в Женькиной трудовой жизни, первый и единственный в тот осенний день, когда он, новичок, вышел на работу. До обеда он проторчал в диспетчерской, проболтал с девчонками-телефонистками, дел не было, поступила только одна заявка, которую Женька пошел выполнять к концу рабочего дня, чтобы потом сразу идти домой.

Крепкий на вид пенсионер провел мастера в кабинет и молча показал на телефонный аппарат. Женька сменил мембрану микрофона и собрался уходить, но хозяин остановил, дотронувшись до плеча, и жестом пригласил в комнату.

– Не откажитесь разделить со мной скромный ужин.

На круглом столе красовалась бутылка коньяка, сияли хрусталем две стопки и стояла тарелка с яблоками.

Женька, в свои двадцать с небольшим лет считавший лучшим напитком «Агдам», хотел отказаться, но тон хозяина был настолько игрив и искренен, а рабочий день все равно закончился, что, бросив у двери сумку, парень прошел, не раздеваясь, к столу.

Так они познакомились: капитан второго ранга в отставке Бурчинский и старший матрос запаса Тамойкин.

После выпитой бутылки ходили по половице; капитан, надев свой китель с орденами, громовым голосом отдавал команды, а матрос щелкал каблуками и маршировал по комнате и длиннющему коридору квартиры сталинской постройки.

С того дня еженедельно в контору телефонного узла, где работал Тамойкин, поступал вызов от Бурчинского. Женька распределял рабочее время так, чтобы попасть на квартиру капитана часа в два-три. Так, чтобы она и в книге записей числилась последним объектом за день.

Бывало, он приходил уже в подпитии. Особенно часто такое случалось после подключения новых телефонных точек, но это обстоятельство не смущало капитана – на столе уже ждала дежурная бутылка коньяка. Женька погружался в глубокое кресло, держа в руке стопку, из которой потягивал крепкий напиток маленькими глотками, как положено (видел в фильмах о красивой жизни), и слушал рассказ Бурчинского, а тот, в зависимости от настроения, делился тем, как везло или не везло ему в жизни. Но, независимо от настроения, разговор кончался обсуждением военных событий во Вьетнаме, в Израиле, на Кипре. Потом из необъятного шифоньера, стоявшего в коридоре, «выплывал» морской китель с орденами и наступало время маршировки.

Когда прощались у входной двери, обмякший Женька называл капитана дядей Гришей, а тот кричал:

– Отставить! – Бросался в комнату, снимал со стула китель, натягивая его на себя, возвращался в коридор и приказывал: – Обратись по всей форме!