Олег Рябов - КОГИз. Записки на полях эпохи

Вообще с зимним оборудованием все было в порядке: двое лыж со скобками и полужесткими креплениями; новенькие, в коробках крепления «ротофелы» и «кандахары», но под них нужны были специальные дорогие ботинки, или норвежские, или американские; были три пары коньков-снегурок, два десятка железок-черепиц, и ржавых узких, и оцинкованных широких. Если у такой железяки загнуть один из концов двойным замком и закрепить потом на валенок, то можно, отталкиваясь другой ногой, катиться по утрамбованному снегу или наледи не хуже, чем на коньках.

Но гордостью закадычников были две «рулетки»: это небольшие деревянные платформы, сколоченные из двух досок и поставленные на два конька сзади, а впереди, в прорезанную дыру, вставлен руль с направляющим коньком, да еще между коньком и платформой заряжены две или три пружины от матраса для амортизации. Если разбежаться и запрыгнуть на эту платформу-рулетку, поджав ноги, то можно пролететь со свистом и тридцать, и пятьдесят метров под горку.

Третий склад находился у ребят на чердаке дома, где сушили белье. Чердак запирался на ключ, и попасть туда незаметно было нелегко. На чердаке хранился общий инструмент: пассатижи, кусачки, ручная дрель, коловорот и прочий инструмент, а также куски кожи и резины для рогаток, медная проволока из трансформаторов и другие ценности, которые держать в сарае было рискованно.

А самым секретным объектом у друзей являлся штаб. Ребята с год назад заприметили заброшенный сарай, которым никто не пользовался и который был забит всякой рухлядью, вроде изодранных кресел, диванов и сундуков с журналами «Нива». Они его тщательно обследовали: расшатали, оторвали и раздвинули доски в стене, проникнув в соседний сарай, принадлежавший Марии Александровне, хозяйке-соседке Кольки-инвалида. В этом сарае порядок: вдоль одной стены стояла двухрядная поленница дров, напиленных и наколотых на два года вперед, а вдоль другой – стеллажи из нестроганых досок, заставленных книгами, которые таскал и расставлял сам Колька-инвалида: ведь вселили-то их с матерью в бывший кабинет-библиотеку пропавшего хозяйкиного мужа.

Но путь пацанов лежал дальше: отодвинув полупустой буфет с банками из-под варенья и отодрав очередные две доски, они пробрались в барабановский сарай с дырявой крышей, через которую и вылезли наружу.

Двери в заброшенный сарай мальчишки заколотили крест-накрест четырьмя досками: так у дружбанов образовался самый что ни на есть засекреченный штаб. Тут у них хранились карты, планы, документы, два финских ножа (перочинные они носили с собой и рогатки тоже), один «эсэсовский» нож со сломанной ручкой, но с немецкой надписью на клинке «Адольф Гитлер» и пулемет «Максим» без одного колеса, но с тремя коробками пулеметных патронов.

Недолго гулял и куролесил Шура; помывшись, побрившись и убрав поглубже в сундук свою армейскую форму вместе с наградами, он оделся во все цивильное: полотняные брюки, белую рубашку с распахнутым воротом и бежевые комбинированные штиблеты. Долго Шура с мамой и бабушкой пил чай, узнавая городские и дворовые новости: кто погиб, кто без вести пропал, кто инвалидом пришел с войны. А одноклассников-то не осталось в живых никого. До полудня Шура ходил по двору: по гостям, по друзьям, по соседям – где чаю выпьет, где рюмку, а где просто пять минут посидит, погрустит. Многих дома не оказалось – день был будний.

После обеда он сходил в военкомат и встал на учет, затем принялся не торопясь разбираться на веранде, где были свалены в огромные штабеля, под потолок, связки книг – остатки отцовской библиотеки. Мама последние два года писала, что регулярно продает книги какому-то Смирнову – тот раз в два-три месяца приходит, не глядя набивает мешок и платит тысячу рублей. Не ахти какие деньги, но все равно подспорье. Да и непонятно: кому они теперь понадобятся, эти книги, их вон целый сарай, да веранда забита, да и в квартире книжные шкафы, расставаться с содержимым которых никак нельзя.

Сейчас Шура радовался, что книг осталось много, что мама не все продала: через книги он ощутил связь с папой, которого уже начал забывать. Отдельные книжки он доставал, развязывая стопки, гладил корешки, разглядывал картинки, и напряжение войны только теперь начинало отпускать, уходя в небытие, оставляя Шуру свободным и опустошенным.

Весь день, и когда ходил по двору, и по дороге в военкомат, и эти несколько часов на веранде, Шура ощущал не просто пристальное, а какое-то заинтересованное внимание соседского мальчишки Кольки. В конце концов Шура окликнул его: