И если трех моих друзей отпустили после выяснения личности, то меня наутро вытащили на какое-то судилище, возглавляемое майором милиции Пал Климентьевичем, который сделал вид, что меня не знает. Там мне объяснили, что в течение пятнадцати суток я буду либо таскать щебенку во дворе управления, либо рисовать стенгазеты для всех райотделов, причем рисовать по-хорошему, а не так, как вчера.
Не знаю, чем бы все это кончилось, только Дмитрий Дмитриевич Арсенин – теперь я его зову только по имени-отчеству – позвонил генералу УВД товарищу Усачеву и сказал, что его парадный портрет почти готов и надо бы его посмотреть. Портрет, как вы понимаете, писал Макарушка. Генерал приехал его смотреть, и наш Арбенин сумел объяснить генералу, что лессировки на кителе сумеет выполнить только лучший художник по кителям – Павлов.
Вот так я стал Луисом Корваланом. Того, с легкой руки академика Сахарова, обменяли на антисоветчика Буковского, а меня – на портрет генерала Усачева. А какой из себя этот Корвалан, я даже не представляю. А ты, Генка, представляешь, какой он из себя?
– А чего его представлять? Я его видел еще до того, как он пластическую операцию сделал. И, можно сказать, почти выпивал с ним. Это тоже интересная история, и, если вы еще в состоянии слушать, то могу и рассказать.
– Сейчас узнаем у Уварова, когда будут готовы раки, и тогда…
– Пускай рассказывает – я эту историю знаю, – Уваров уже подошел к компании и стоя попивал из стакана в подстаканнике крепкий чай.
– Это было несколько лет назад. Мы с Валеркой Шашуриным и Юркой Уваровом вместе поехали в Москву, каждый по своим делам. Валерка – выхлопатывать комсомольскую путевку от журнала «Огонек» на БАМ для Славы Жемерикина и для себя: Славе пора было академиком становиться, Валере отрабатывать членство в Союзе писателей, куда его только что приняли. У Уварова новая книга выходила в «Современнике» – надо было верстку читать. А я должен был сделать репортаж со съезда художников. Поэтому прямо с вокзала Шашурин поехал в «Огонек», Уваров – в издательство, а я – в гостиницу «Россия» к нашему любимому Дим Димычу.
Мы с ним быстренько сходили к администратору, где Дима договорился, что меня поселят в номер, который он в двенадцать дня освобождает. Как он сумел договориться – не знаю, но лучше бы он этого не делал, потому что дальше началась чертовщина.
В этом огромном двухместном номере, из окна которого была видна Красная площадь, после обеда собрались и Уваров, и Шашурин, и наш телеоператор Глеб Бабушкин, который приехал в Москву на редакционной машине… К ним присоеденились какие-то шальные московские художницы, поклонницы Дмитрия. Все было весело, как будто мы не виделись друг с другом год. Кто-то регулярно бегал в буфет, откуда притаскивалась очередная пузатая бутылка коньяка «Москва».
Забыл сказать, что при всем этом присутствовал, но не участвовал Димин, а точнее, теперь уже мой сосед по номеру. Он лежал, завернувшись с головой в одеяло, на своей кровати и не подавал никаких признаков желания с кем-либо знакомиться. Так продолжалось несколько часов. Дим Димыч меня предупредил, что сосед этот – какой-то министр из Молдавии – отличный мужик, просто он устал.
И вот в тот момент, когда в шумных компаниях люди перестают обращать друг на друга внимание, сосед по номеру вдруг откинул одеяло и довольно уверенным голосом с приятным металлическим тембром произнес:
– Друзья, прекратите пить дрянь! Я слушаю вас уже четыре часа, вы все замечательные ребята, и мне кажется, что две коробки, которые стоят в стенном шкафу – для вас, а не для старых проституток из Совмина, которым я их привез.
С этими словами он встал с кровати, как был в майке и трусах, подошел к стенному шкафу, накинул на себя шелковый черный халат с серебряным драконом на спине и, нагнувшись, достал из коробок четыре бутылки: две «Негру де пуркарь» и две коньяку «Белый аист». Он сел в наш круг легко и уверенно и так же уверенно наполнил всем стаканы, комментируя свои действия:
– «Негру де пуркарь» – этот сорт вина никто из вас еще не пробовал. Мы его изготовили специально для космонавтов. Красное вино лучше всего выводит радионуклиды. В продаже его никогда не будет. С гарантией на десять лет. Видите – на этикетках нет никаких выходных данных. Да и на этикетке коньяка нет ни завода-изготовителя, ни звездочек. Это – спецзаказ.
Через час Иван Иванович, так звали молдавского министра, как оказалось, сельского хозяйства, выставил на стол еще четыре бутылки: две красного, две коньяку. Мне надо было уже торопиться на встречу: в шесть я договорился в «Молодой гвардии» встретиться с Геной Серебряковым и обсудить один небольшой литературный проект. К тому же он опубликовал несколько моих стихотворений в альманахе «Поэзия» и надо было проставиться. Я на всякий случай простился со всеми, кто был в номере, кроме Ивана Ивановича, и отправился на встречу.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу