Олег Рябов - КОГИз. Записки на полях эпохи

Генка добирался до Сеченова, точнее, до усадьбы колхоза «Красный луч», почти целый день. Почему-то все нормальные дороги и трассы шли поперек Генкиного генерального направления. Сначала от пристани он ехал с двумя здоровенными тетками на мотоцикле «Урал» с коляской. Они ехали не торопясь, все время вежливо и неназойливо матерясь, а та, что сидела за рулем, умудрялась еще и курить «беломорину». Потом его подобрал милицейский «газик», а в одном месте Генке удалось даже протрястись верст с десять на пустой телеге, запряженной подыхающей клячей, а хозяин с раздутым флюсом и зубной болью всю дорогу прошагал рядом, воя, мыча и пытаясь заговаривать с кобылой: он шел в поселковую амбулаторию выдирать зуб.

Добрался Генка в ставшее почти родным за последние два месяца село поздно, когда даже у местных большинство намеченных на день дел было уже сделано. А вот у Генки как раз остались незаконченные дела: во-первых, он не проставился и не выпил с председателем колхоза Александром Ивановичем. А как бригадир, закрывший все наряды и сдавший объект, он это сделать был обязан. Во-вторых, ждала его непоцелованной дочка Александра Ивановича Ладка. А уж как она в последние дни кокетничала да строила ему глазки… Ладка училась в университете, и Генка встречал ее изредка в городе: то на Откосе, то на Свердловке, в кафе «Космос», куда она заходила с подружками полакомиться мороженым. Она часто ездила в Москву к двоюродной сестре Мусе и ходила с той в театры, на концерты, на выставки. Она цитировала Рильке и Сэлинджера, и выговор был у нее на московский манер: «кАлбАса». Здесь же, у себя в деревне, она выглядела совсем по-другому! Длинноногая, загорелая, курносая, улыбчивая, брови и ресницы выгорели до цвета соломы, и говорила на нижегородский манер: «подожди немОнОго». В городе она щеголяла в мини-юбках, из-под которых иногда сверкали черные трусики, а здесь – босиком, в выцветшем сарафане. Но когда по-бабьи подтыкала подол, то были видны не только ее бесподобные ноги, но и то… чего не должно было быть видно!

Александр Иванович был скроен под медведя: вроде бы все помельче, но все равно медвежье. Вопреки обычаю от темна до темна околачиваться в правлении он был дома, сидел на крыльце и, когда Генка отворил калитку, приветствовал его с той хитроватой интонацией, которая у деревенских появляется к старости. А от серьезных мужчин воспринимается за чистую монету.

– Ну и чего ж ты, я тебя уже два часа жду! Обещался после обеда быть, а сам? Давай скидовай все с себя да умойся, да ноги ополосни – сразу человеком себя почувствуешь. Толька, – крикнул он своего младшего десятилетнего сынишку, – поди пособи Геннадию Ивановичу: полей ему из ковша. Ладка-то к Муське своей на аэродром пошла, – это уже обращаясь к Генке, – опять, чай, музыку через «Спидолу» слушают да про женихов лясы точат. Ты у них тоже теперь в женихах. Муську из Москвы, из университета-то, выперли. Да и Ладку-то нашу, наверное, скоро выгонят – в этом году я за нее просил, а на следующий не буду. Не хочет заниматься – пусть идет коров доить. Так что, похоже, скоро сюда обе придут. Это они мне, кстати, сказали, что ты сегодня приедешь.

Пока Александр Иванович с расстановкой мямлил, Генка успел скинуть свой заплечник, стянуть рубашку, снять сандалии-лапти и умыться, ополоснувшись по пояс, а потом, закатав до колен полотняные брюки и отойдя подальше от колодца на траву, вымыть уставшие ноги. Толька ему усердно поливал.

Сначала пили пиво и ели холодного копченого леща. Пиво было лысковское, разливное и пахло настоящей дубовой бочкой. Лещ был большой, зарумяненный, красный, прикипевший к железной решетке. Болтали о самом важном: о погоде, об урожае и о том, что и где можно достать и купить – битум, мотоцикл «Яву», импортные нейлоновые носки.

Хозяйка, председательша, Анна Ивановна появилась почти сразу после Генки. Она поставила на землю перед крыльцом две тяжелые сумки и, церемонно пожав ему руку, вежливо поинтересовалась:

– Хорошо ль добрался, мил человек? – И уже обращаясь к мужу, спросила серьезно: – Сань, вечерять-то в саду, чай, будем?

– В саду, в саду, Нюр, – ответил председатель, – только обожди немного: хотели бухгалтер с фельдшером еще подойти. С бутылкой придут. А может, еще и учителя нового приведут – знакомиться будем. Бухгалтер – по твою душу, – обратился он уже к Генке, – а фельдшер – это наш доктор. Он придет, спасибочки свои принесет, благодарить будет. Ну да мы его послушаем – он человек и приятный, и грамотный, и умный.