Генри Лоусон - Рассказы • Девяностые годы

При свете двух сальных огарков долго продолжались приглушенные препирательства. К счастью, мы боялись говорить громко, и скандала не вышло, хотя к этому времени мы уже были готовы сцепиться даже с любимым, только что вновь обретенным братом.

Шутник заполучил самую лучшую постель, как это обычно бывает с добродушными и покладистыми парнями, хотя они к этому вроде бы совсем и не стремятся. Ворчун оказался на полу на мешках с мякиной, — что по большей части случается с эгоистами, хотя они к этому тоже, по-видимому, не стремятся. Мне же попался один из «диванов» — вернее, я попался в лапы дивана. Это был короткий, узкий, продавленный в головах диван с наклоном к наружной стороне, в котором гвоздей и досок было больше, чем остатков первоначального дивана.

Мне казалось, что я проспал всего три секунды, когда кто-то принялся трясти меня за плечо и проговорил: «Поехали!»

Когда я вышел, кучер уже сидел на козлах, а остальные, перед тем как ехать, наполняли желудки (и бутылки) ромом и молоком.

Было еще темнее и холоднее, чем раньше, и Южный полюс казался еще ближе; и если бы не ром, мы бы очень скоро оказались в еще худшем состоянии, чем прежде. Некоторое время все ворчали хором. Потом кто-то сказал:

— А я вообще не верю, что лошади куда-то пропадали. Перед тем как лечь, я зашел за конюшню и вижу — они там стоят. И если это не те же самые лошади, я готов проглотить их живьем.

— Да ну? — безразличным тоном бросил кучер.

— Да, готов, — отвечал пассажир. И затем, вдруг неожиданно разозлившись, добавил: — И с тобой в придачу.

Кучер ничего не ответил. Эта абстрактная проблема его не интересовала.

Мы увидели, что разговор коснулся щекотливой темы, и некоторое время говорили о другом. Потом кто-то спросил:

— А где все-таки была его жена? Я нигде не заметил следов хозяйки или какой-нибудь другой женщины, а ведь мы там почти все облазили.

— Должно быть, он держал ее в конюшне, — предположил шутник.

— Нет, ее там не было, ведь Скотти и тот парень, что едет на крыше, ходили туда за мешками.

— Ну так на сеновале, — предположил шутник.

— Не было там сеновала, — вставил голос с крыши.

— Э, послушайте, мистер, мистер Как — вас — там, — неожиданно обратился шутник к кучеру, — да больна ли вообще его жена?

— А я почем знаю, — сказал кучер. — Может, и больна. Он так сказал. А с чего мне считать его вралем?

— Послушайте-ка, — обратился к кучеру кровожадный пассажир тоном человека, готового пойти на скандал, — да есть ли у него вообще жена?

— Кажется, есть.

— А она живет с ним?

— Нет, если вас это так интересует.

— Ну и где же она?

— Почем мне знать? Она бросила его три или четыре года тому назад. Когда я в последний раз о ней слышал, она жила в Сиднее. Во всяком случае, меня это не касается.

— А скажи-ка, кучер, есть там вообще какая-нибудь женщина? — задумчиво спросил профессиональный странник.

— Кажется, нет. Ходила к нему черномазая старуха, но последнее время я ее не видел.

— Прошу прощения, кучер, да живет ли там вообще кто-нибудь? — спросил профессиональный странник с видом добросовестного писателя, который собирает материал для романа из австралийской жизни и интересуется деталями.

— Нет, — бросил кучер. Однако, спохватившись, что ему положено быть вежливым и предупредительным с клиентами своего хозяина, добавил угрюмо, но словно извиняясь: — Только сам он да конюх, вот и все.

Затем, раскаявшись в минутной слабости, он снова проникся чувством собственного достоинства и спросил вызывающе:

— Будут еще вопросы, джентльмены? Спешите, пока контора не закрылась.

Последовала длительная пауза.

— А скажи, кучер, лошади-то пропадали? — с мольбой спросил пилигрим.

— Почем мне знать, — ответил кучер. — Он сказал, что пропали. О лошадях он заботится. Меня это не касается.

— Двенадцать порций рома по шести пенсов, — начал шутник, словно высчитывая, — итого шесть шиллингов, и, скажем, в среднем повторим четыре раза — итого один фунт и четыре шиллинга; двенадцать постелей по восемнадцать пенсов за постель — восемнадцать шиллингов; да, скажем, десять шиллингов за ром и молоко, которые мы взяли с собой, — итого два фунта двенадцать шиллингов. Этот ловкач не так уж плохо общипал нас за два часа.

Нам было любопытно, сколько пришлось на долю кучера, но мы сочли за лучшее не спрашивать его об этом.

Оставшуюся часть пути мы больше молчали. Среди нас нашелся неизбежный провидец, который, конечно, «так и думал» и «с самого начала обо всем догадался», но его проницательность энтузиазма не вызвала. Мы его подавили. Двое захотели вернуться, чтобы «измордовать» хозяина, и кучер по их просьбе бодро остановил карету; но они позволили убедить себя отказаться от этого намерения и сказали, что займутся обманщиком как-нибудь в другой раз. Мы чувствовали себя очень скверно, вспоминая, как позволили задержать себя и обчистить, как мы ходили на цыпочках и насели на безобидного пилигрима и его товарища, — и все это ради больной жены содержателя почтовой станции, которой и в помине не было.