Генри Лоусон - Рассказы • Девяностые годы

Неожиданно кучер сказал: «Приехали». Сказал он это таким тоном, словно довез нас до виселицы и страшно рад, что доставил нас к месту казни в целости и сохранности. Мы стали всматриваться, но ничего не увидели; потом где-то впереди замелькал огонек, приближаясь к нам, и вскоре мы разглядели, что это фонарь, который несет человек в войлочной шляпе, с густой темной бородой и с наброшенным на плечи мешком. Он поднял руку и что-то сказал кучеру тоном руководителя поисковой партии, наконец обнаружившего труп. Кучер остановил лошадей, но потом медленно двинулся дальше.

— В чем дело? — спросили мы. — Что случилось?

— Да ничего особенного, — ответил кучер.

— Жена хозяина больна, — пояснил кто-то, — и он просит, чтобы мы не шумели.

Во мраке замаячила станция — обычная хижина из горбыля и коры, а за ней чернела большая конюшня. Мы спустились на землю, ковыляя, словно калеки.

Как только мы почувствовали, что ноги у нас отходят и сократились до нормальных размеров, мы помогли распрячь лошадей и отвести их в конюшню, стараясь как можно меньше шуметь.

— Ей очень плохо? — спросили мы хозяина, проявляя возможно больше участия.

— Да, — отвечал он голосом грубоватого человека, проведшего не одну тяжелую бессонную ночь около постели больного. — Но с божьей помощью, надеюсь, мы ее выходим.

Осмелев, мы сказали сочувственным шепотом:

— Нам очень неприятно беспокоить вас, но, может, у вас найдется что-нибудь выпить и перекусить.

— Еды в доме никакой нет, — ответил хозяин. — У меня есть только ром и молоко. Хотите?

Тут один из пилигримов не выдержал.

— Хорошенькое дело, — начал он, — таких трактиров я еще не…

— Ш-ш-ш, — зашипел хозяин.

Пилигрим нахмурился и стушевался. Нельзя свободно выражать свои чувства, если за стеной умирает женщина.

— Так кто тут упомянул ром и молоко? — шепотом спросил шутник.

— Подождите здесь, — сказал хозяин и исчез в сенях.

Вскоре осветилось окно. На его стеклах мы заметили поцарапанные, засиженные мухами буквы «Б», «А» и изувеченное «Р», — одно стекло было разбито.

Приоткрылась дверь, и мы тихонько проскользнули в бар, словно собирались выпить в неположенный час в городе, где полиция строга и неподкупна.

Когда мы вышли из бара, кучер, почесывая в затылке, разглядывал валявшуюся на полу сбрую.

— Вам, ребята, придется часок-другой подождать. Лошади пасутся где-то там, — и он кивком головы показал куда-то в глубь Австралии. — Парень, что пошел за ними, еще не вернулся.

— Но, черт побери, — начал тот же пилигрим. — Мы с товарищем…

— Ш-ш-ш, — зашипел хозяин.

— А долго придется ждать лошадей? — спросили мы кучера.

— А я почем знаю, — пробурчал он. — Может, три, а может, и четыре часа. Уж это смотря как.

— Послушайте… — продолжал пилигрим, — нам с товарищем надо поспеть на поезд…

— Ч-ш-ш-ш, — донесся свирепый шепот хозяина.

— Ладно, приятель, — сказал шутник, — а постелей у тебя не найдется? Я не намерен мерзнуть здесь всю ночь.

— Что-нибудь придумаю, — отвечал хозяин, — но на кроватях вам придется спать по двое; можно еще устроиться на диванах, а двое-трое лягут на полу. В конюшне много мешков, а у вас с собой есть пальто и пледы. Сами уж между собой договоритесь.

— Но послушайте же! — в отчаянии перебил его пилигрим. — Мы не можем ждать. Мы же всего-навсего странники и живем крохами, которые подбираем на дорогах. Нам необходимо успеть…

— Ш-ш! — злобно шикнул хозяин. — Вы что, дураки, не слышали, что моей жене плохо? Я не позволю здесь шуметь.

— Но послушайте, — не унимался странник, — мы должны успеть на поезд в Мертвом Верблюде.

— Вот я тебе успею сапогом в зад, — выругался хозяин, — так что ты перелетишь через Мертвого Верблюда! Ни тебе и никому другому не позволю беспокоить мою хозяйку. Заткнись, а не то проваливай вместе со своим болваном товарищем.

Поведение пилигрима нас взбесило, мы отвели его в сторонку и накинулись на него:

— Ради бога, попридержи язык. Ну можно ли так ни с чем не считаться? Разве ты не видишь, что у него жена больная, — может, даже при смерти, — и от забот голова идет кругом.

Пилигрим и его товарищ были щуплыми двуногими из разновидности городских подонков. Их протесты были легко подавлены.

— Ладно, — зевнул шутник. — Я не собираюсь торчать всю ночь на ногах. Пойду ложиться.

— Восемнадцать пенсов с каждого, — намекнул хозяин. — Для скорости можно рассчитаться сейчас же.

Мы поняли намек и выпили еще по одной. Не знаю, как мы «между собой договорились», но в конце концов все как-то устроились.