Рязанов Михайлович - Наказание свободой

— Ну, давай, давай, дави, пока не посинеешь, — только и нашёл что ответить Вася.

Коля встал из-за стола, удалился в дальний угол и там доел свою кашу, повернувшись к Обезьяне спиной.

А после ужина баландёр не досчитался одной миски, и пришлось вмешаться в конфликт даже Коле, который всем своим авторитетом и логическими доказательствами убедил баландёра и надзирателей, что произошла ошибка. Причиной её стал я. Поэтому шмона делать не стали.

После поверки, во время которой Лёха ругал надзирателей за то, что они сами себе не верят, пересчитывая содержащихся в камере по несколько раз за день, наступил отбой. Все улеглись и перед сном стали выяснять, чья очередь наступила трёкать, то есть рассказывать какую-то занятную историю, анекдот, эпизод из прочитанного или слышанного «ро́мана» или что-нибудь подобное.

Выбор пал на парня с типичной протокольной физиономией зека с многолетним стажем «исправления» по кличке Кот. Он вылез из-под нар, почесался и сказал:

— Про говновоза. Быль. Век свободы не видать!

Вот уж поистине: какова птица — о том и поёт. Приземлённость, низменность интересов, их мизерность, про себя я всё это назвал одним ёмким словом — скотинизм. Мне досадно было, что духовная низость и нищета, часто выставляемые как достояние напоказ, воинственное невежество, торжествуют здесь безраздельно. Это убожество раздражало меня и угнетало: неужели ничего более значительного и красивого эти люди не могут припомнить в своей жизни? Ведь даже здесь можно при желании читать умные книги, вести приятные и познавательные беседы, работать над собой, чтобы стать лучше… А Кот тем временем, заикаясь и матерясь через слово, рассказывал о судьбе некоего «шоферилы», будто бы его соседа по тюремным нарам в камере следственного изолятора, который схлопотал срок за то, что отомстил своей бывшей невесте. Та, узнав, что крутит он «баранку» вовсе не легковой и даже не грузовой, но ассенизационной машины, решительно отказала влюблённому. А парень оказался гордый. Обиделся. И вот она выходит замуж за другого, конечно же, за придурка-начальника. Свадьба. Пир горой. Гостей полон дом. Шофёр подъехал к нему на ассенизационной машине, открыл кухонное окно, закинул в него шланг и даванул на газ. Совершил задуманное и уехал: привет жениху с невестой! Что творилось на свадьбе — кошмар! Всё поползло из кухни в комнаты. Невеста в истерике. Жених сбежал. Гости — кто куда. Короче: не состоялась свадьба. А мстителю поддали трояк. За хулиганку. По семьдесят четвёртой.

Слушатели одобрительно отнеслись к поступку оскорблённого отказом «проститутки». У блатарей это синоним слова «женщина». Оно вполне заменяет и понятие девушка, девочка, старуха, становится всеобъемлющим — от грудного младенца до древней старушенции. Так вот, слушатели, высказывавшиеся вслух, как на читательской конференции, одобрили поступок шофёра, признав его вполне закономерным. А ненависть их пала на голову строптивой невесты и на её родителей, и даже на приглашённых на свадьбу гостей — все были «суки», один шофёр — молоток. [144] Молоток — молодец (феня)

Хотя Кот и свободой поклялся, что рассказывает быль, я неоднократно слышал подобные байки от нескольких повествователей. И шофера были разными людьми из различных городов. Убеждён, что эта история — произведение тюремного фольклора, потому что один зек-старик утверждал: отвергнутым женихом был «золотарь», а не шофёр, и не шланг он сунул в окно, а ковш, почерпнутый из своей бочки. Может быть, подобная история и произошла когда-то, вернее всего — ещё до революции, а после стала хрестоматийной, как рассказ о Ваньке Жукове в школьных учебниках по литературе.

Однако разоблачать Кота я не решился — поосторожничал. Да и ну её, вонючую байку эту. На ней и закончился ещё один день из жизни камеры БУРа. А я, устраиваясь на чемодане, с тоской подумал, что сегодня мне отсюда не выбраться, и пожелал, чтобы хоть завтра, лучше — с утреца, прибыл на камкарьер обещанный начальником конвоя документ о наказании меня за…

Чуть задремав, проснулся, словно через меня ток пропустили, — от удара по левой ноге. Она ещё никак не заживала после вывиха, когда меня «воспитывали» в челябинской тюрьме в смирительной рубашке после суда. Я ойкнул, приподнялся и увидел удаляющегося толстозадого Красюка, того, что с фиксой. Долго не мог уснуть — сильно мозжило ушибленный голеностопный сустав. И я горестно думал: ну за что он меня истязает? Какой вред я ему причинил? То вертухаи, то блатные… Будто сговорились!