Михаил Гиголашвили - Дезертиры

Марк уже ждал нас, дал бланк российского посольства об утере паспорта и вполголоса пояснил, что первый лист (где наверху по-русски написано, что это за бланк) лучше ему вообще не показывать, чтобы не испугать.

— Что это, опять писать? — Потап сник и сидел на стуле косо, безвольно опустив между колен темную кисть левой руки, перевитую толстыми лиловыми венами. Другой рукой он подпер голову. — Устал я. Не могу больше. Чего опять царапать?

— Анкета опять. Ничего, скоро кончим. Фамилия, имя, отчество?

— Юрий Владимирович Соколов, — вдруг отчетливо произнес Потап, на секунду как-то выпрямился, но тут же обмяк и ошарашенно уставился на нас, мы — на него.

— Какой Юрий?.. Тебя зовут Юрий?..

— Что? Что такое? Юри? Юри? — всполошенно заверещал Марк.

— Кто сказал?.. Я сказал?.. Не знаю… Не помню… Голова болит, начальник!.. — Потап обхватил череп двумя руками и потряс его так сильно, что Марк отскочил к окну, а я, усмехнувшись про себя, сказал ему:

— Потап, что с тобой? Как это ты брякаешь такое, он же слышит?.. Что теперь будет?..

А Марк, придя в себя и бормоча под нос:

— Юри!.. Соколофф!.. Он устал, потерял контроль и правду сказал, приказал ему вынуть все из карманов на стол.

— Зачем? — удивился я.

— Возможно, у него документы какие-нибудь есть, бумажки, записки… Как он сказал: «Вла-ди-ми-ро-витш?». Это отцовское имя? У русских есть, я знаю. Очень неудобно: надо запоминать не только имя человека, но и его отца, которого я вовсе не знал и, может быть, знать и не желал бы. Пусть вынет все, что у него есть.

Удивившись наивности Марка, я сказал Потапу, что он своими словами довел дело до обыска, и вот господин хочет узнать, что в карманах, может, там паспорт на имя Соколова Юрия Владимировича и виза немецкая. Но в пыльных карманах ничего, кроме грязной бумажки и монеты в 10 пфеннигов, не было. Марк шариковой ручкой опасливо тронул бумажку, повертел ее на столе, раскрыл:

— Чек из магазина «ALDI»… У нас в городе этих магазинов нету… 20 ноября 2000 года… А сейчас скоро весна… — поднял трубку и сообщил Шнайдеру, что беженец называет себя другим именем, а в кармане имеет чек из магазина «ALDI» со старой датой, отсюда вывод, что он давно в Германии, а не три дня, как он утверждает, и вообще он, очевидно, совсем не та личность, за какую себя выдает.

Потап сонно следил за Марком, потом сказал мне:

— Чего он?.. Куртка чужая, в лагере одолжил, моя совсем никуда. А насчет Юрия… Так это меня мамка дома так звала. Она вообще хотела Юра назвать, а отец настоял, чтобы как деда. Вот и вышло.

— Плохо вышло. Видишь, какой переполох?..

— Что, назад отправят? — Потап зашевелился на стуле. У него опять потекли из глаз слезы, он стал их утирать подолом робы, сморкаться и стонать: — Не поеду назад!..

Марк предпочел отойти от стола и с брезгливой осторожностью спросил от окна:

— Что, он больной? Нервный?.. — а потом негромко сообщил мне, что Шнайдер считает, что все это уже не имеет принципиального значения.

Я перенес данные из одного листа в другой, и Потап подписал бланки корявой закорючкой, не читая текста.

— Хорошо! — обрадовался Марк. — Это он устал и контроль потерял. Это мы знаем. Скажите ему, что за пределы нашей земли ему выезжать запрещено. Если захочет куда-нибудь ехать, пусть нам скажет, мы ему временное дополнение к временному паспорту выпишем.

Я перевел.

— Куда ехать? — настороженно уставился на меня Потап, а потом, когда понял, то махнул мокрой клешней, которой утирал сопли: — Куда мне ехать?

— К подружке, — криво пошутил Марк.

— Какая еще подружка?.. Никогда не было!.. Молиться и работать — вот наше дело. Бог не позволяет. Добрые люди помогут.

— И предупредите его, чтобы в лагере ни с кем не общался. Он молодой еще, а там всякие албанцы из Косово есть, с ними пусть не связывается. С кем он живет в комнате?

— Три шриланка и я, — Потап сгреб со стола бумажку с монетой, засунул их в карман. — В молчанку играем.

Вдруг Марк отпрянул, указывая на его ремень:

— А это что у него?.. Что это?..

— Что? — не понял я.

Потап всполошенно и хмуро смотрел на него:

— Чем еще немцу не угодил?..

— У него хенди? — визгливо спросил Марк.

На ремне у Потапа торчала какая-то пластмасса.

— Не, это будильник, мамка дала. — Потап снял с пояса портативные часы, которые крепились наподобие хенди. — Я иногда засыпаю, на молитве или в огороде. Вот мамка и дала. Чего он разорался?

«Что так испугало Марка?» — не понял я, но тот сам объяснил: