Михаил Гиголашвили - Дезертиры

А Марк в кабинете уже собирается: переносной ящичек для снятия отпечатков, походный поляроид, стальной «дипломат» для бумаг и актов, сумочка для диктофона, перчатки, пенальчик для карандашей, точилок, резинок и ручек, разная канцелярская колбасня, в отдельные пакетики и специальные мешочки аккуратно завернутая и разумно разложенная. По дороге он объясняет:

— Это тюрьма для тех, кто в Германии без документов задержан и подлежит высылке. И все эти бродяги, конечно, заявление на политубежище подают, чтобы время выиграть и что-нибудь недозволенное предпринять. Раньше хуже было: поймают такого побродяжку, отправят в тюрьму, а он заявление пишет, и его выпускают из тюрьмы, потому что теперь у него, видите ли, статус соискателя политубежища появился, пусть с ним это ведомство (то есть мы) разбирается. А что мы?.. Мы отказали, а дальше уже дело полиции и пограничников. Бродяги скрывались после нашего отказа, их опять ловили, и все повторялось. Хорошо, что теперь отпечатки пальцев ввели: если кто-нибудь два раза сунется — сразу узнаем и откажем, дважды подавать заявление запрещено. И хорошо еще, что теперь их не выпускают, а мы к ним в тюрьму, на дом, так сказать, приезжаем, там же опрашиваем и туда же отказ высылаем.

— А дальше?

— А дальше не наше дело. Пусть разбираются, кому положено. Вы только не пугайтесь — в тюрьме охрана частная, рожи такие, что от заключенных не отличить. Имейте в виду.

— Чего мне бояться? У меня документы в порядке.

— Ну и хорошо. Лишь бы работа была и документы в порядке, это самое главное. — И Марк прибавил газу. — Тюрьма в лесу. Надо побыстрей туда доехать, чтобы к двенадцати обратно в лагерь вернуться и даму из Украины опросить…

Видимо, об этой даме уже многие были наслышаны.

Мы довольно долго ехали по автобану, потом съехали с него и по лесной дороге начали взбираться по склону горы. Впереди показались какие-то строения.

— Это ресторан, и очень известный, со всей округи люди съезжаются. Немецкие блюда готовят. Как вы к ним относитесь?

— С детства люблю сосиски.

— Вот и хорошо. Самая вкусная и сытная еда. Один немец, говорят, в Нью-Йорке наши большие красные сосиски «ротвурст» продавать надумал — так очереди стоят, а он уже миллионер. Людям надоела эта птичья китайская ерунда, дурацкие макароны и турецкое дерьмо. Я, к сожалению, мало что могу есть: изжога, язва и гастрит.

А я смотрел по сторонам, на темные ели, покрытые налетом снега, на ветки в белом инее. Вот и до тюрьмы довела судьба. Хорошо еще, что на нары не усадила… «Кому нары, а кому и Канары», — вспомнил я Лунгаря.

Марк тем временем обстоятельно описывал свой адский пищеварительный триптих, который был порожден чем-то съестным, поглощенным на базаре в Израиле, куда Марк с женой поехали по путевке посмотреть святые места. Черт его дернул купить какой-то сомнительный пирожок в пятидесятиградусную жару. Он отравился, печень чуть не полетела, отказали почки, и его спасли с большим трудом:

— Так я поплатился за грехи предков, — суконно засмеялся он. — Я, кстати, лично своей никакой вины не чувствую — мало ли что там было сто лет назад, я никого не убивал, как и мои родители, а отвечать за всех?.. Нет уж, избавьте. Каждый ответствен за свои дела. Сейчас у нас палку опять перегибают. Все-таки очень глупый мы народ!.. Всему подчиняемся, что приказывают. Даже анекдоты еврейские, самые смешные, нам нельзя рассказывать — коллеги тут же донесут. Вот в лагере под Карлсруэ случай был недавно: один сотрудник социаламта спросил у другого: «Хайнц, как ты думаешь, сколько наших контингент-беженцев можно перевезти в одном «мерседесе» и как это будет стоить?». Хайнц начал высчитывать: автобус «мерседес» обычно на сорок мест, если двухэтажный — до восьмидесяти, а стоить будет в зависимости от того, куда перевозить. «Ну, например, из Карлсруэ в Дахау, музей посетить?» Хайнц высчитал, дает полную раскладку, а этот дурачок смеется: «А я тебе более выгодный вариант предложу: их всех в одной большой пепельнице уместить можно, только за бензин платить придется!». Ну, глупый анекдот. И что же?.. Этот дурачок через пару дней уволен, потому что их глупую болтовню третий коллега слышал и даже умудрился частично на диктофон записать. Вы же видите, у нас все двери в кабинеты открыты…

— Я думал, это чтобы взятки не брали, — ответил я.

— Ха! — усмехнулся он. — Взятки?.. Кто дает?.. Нет, это чтобы слышать все… Я лично ничего против евреев не имею, но зачем всю историю выпячивать и о себе на весь мир кричать? Они умудрились даже из собственного несчастья сделать весьма выгодный гешефт, — говорил он, а в глазах его вспыхивали желтые тигриные огоньки.