Михаил Гиголашвили - Дезертиры

Вдруг раздались странные шорохи и стуки. Это снаружи к окну подлетела серая птичка и стала часто и сильно биться о стекло, пытаясь влететь в комнату. Ее явно ввели в заблуждение черные силуэты нарисованных на стекле птиц, и она, очевидно, решила заглянуть за кулисы этого птичьего театра теней. Мы уставились на птицу и слушали ее назойливое царапанье и глухие толчки о стекло.

— Кто внутрь, а кто — наружу, — сказал я.

— Упорная, — отозвался парень.

— Глупая! — подытожил Марк. — Не понимает, что убиться может.

Я вышел, чтобы позвать охранника для парня. Вахтеров не было. Мордоворот в пиратской косынке доедал в одиночестве колбасу. Увидев меня, он неприятно удивился, остановил челюсти и неприязненно, как собака от миски, уставился мне в лоб:

— Как, все?.. Так быстро?..

— Он забрал заявление. Домой хочет.

— Что так?.. Не понравилось ему у нас?

— Тюрьма все-таки.

— Пусть. Все равно опять к нам попадет.

И он зычно крикнул в коридор, чтобы кто-нибудь пришел за заключенным. Видя, что никто не отзывается, он спрятал колбасу в карман, вытер сальные лапы о косынку и загремел ключами:

— Пошли!

Щупляк степенно попрощался со мной за руку:

— Удачи тебе!

— И тебе всего хорошего! — ответил я, подумав, что и в лагере, и тут все желают друг другу удачи — главного в бродяжьей жизни.

Марк сноровисто собрал вещи: спрятал фотоаппарат в чехол, диктофон — в сумочку, папки и бумаги — в портфель. Я взял ящичек для отпечатков. Мы вышли из здания и направились к будке под грызню и вой овчарок из собачника. Возле будки остановились. В окошке показалась розовая морда и, очень недобро поглядывая на меня из-за решеток, сообщила, что у меня паспорт просрочен и надо заявить в полицию.

— Вот! — тыкался мясистый палец в паспорт.

— Продление на другой странице, — вежливо ответил я.

Морда перевернула страницу и, шевеля губами, долго читала текст. Потом заулыбалась, как свинья сквозь прутья хлева:

— А!.. У!.. Э!.. О'кей!.. А то мы видим — непорядок!

И решетка поехала в сторону, выпуская нас на волю, где и дышалось легче, и было как будто даже теплее, хотя на елях все еще лежал слой розоватого инея, а между деревьями на земле виднелись серые пятна талого снега.

По дороге в лагерь Марк все удивлялся, что мы так быстро управились. И как было бы хорошо, если бы все побродяжки были так сговорчивы и покорны, как этот. Правда, Марк каждый раз не забывал суеверно добавлять, что, с другой стороны, это было бы и весьма плохо, потому что тогда наш лагерь обязательно закроют:

— Как с немцами-переселенцами это случилось: когда поток был велик — до 400 тысяч в год, — то пришлось открывать лагеря и набирать персонал, а как поток сократился, то и лагеря сразу пришлось закрыть. Кого-то перевели куда-то, кого-то на пенсию, а кого-то и так…

Он принялся высчитывать проценты потерь зарплат и пенсий, а я думал, что пусть те паникуют, у кого есть что высчитывать, а у кого ничего нет — и считать нечего, еще голову такой ерундой, как цифры, забивать, лучше о приятных вещах думать… Вот сейчас я, комендант лагеря, еду встречать новый эшелон с женским пополнением… Большие вагоны, раскаленные от тепла женских тел. Первым делом в строй поставить и вдоль строя пройтись, на лица посмотреть, в глаза заглянуть… Марк, видимо, думал о чем-то сходном, потому что, закончив с процентами, спросил:

— Правда, что русские женщины очень красивы?

— Правда. Немки перед ними, извините, это просто истуканы с острова Пасхи.

— Да, все говорят, надо поехать, посмотреть…

Я рассказал ему про одного моего знакомого немца, который поместил в российской «Учительской газете» брачное объявление («солидный обеспеченный моложавый немец ищет приличную женщину с добродетельными целями») и ездит теперь три раза в год на две недели в Москву на «отбор».

Марку идея очень понравилась, и он принялся высчитывать, скольких женщин можно «отобрать» за две недели.

— Причем съезжаются они к нему со всей России за свой счет, — подлил я масла в огонь. — Он платит только за ресторан.

— О, это хорошо, Россия велика, дорога дорого стоит. И он до сих пор наверняка холостой? Никак не отберет? — развеселился Марк. — И жениться пока вообще не собирается, наверно!.. Знает он русский язык?

— Зачем?.. Он и так неплохо объясняется. Дает понять женщине, что все о'кей, вот только надо в постели «пробу снять». Все понимают: человек основательный, без пробы нельзя. Ну, и стараются во время пробы как могут. А после пробы он фотографирует их на память, дает свои визитки и обещает позвонить, как только приедет домой и примет окончательное решение. На этом отбор окончен.