Олег Егоров - Казейник Анкенвоя

Только я успел подумать, что именно сейчас уголовные разборки мне нужны менее всего, как в кабинет, будто по команде, завалился десяток спасателей с хлебными тесаками. «Значит, Митя успел к утру перевооружить своих нападающих, - прикинул я, знаком успокоивши Анечку Щукину. - Любопытно, что еще Митя за ночь успел?». Шеф охраны бургомистра, занявши удобную позицию для стрельбы, в моих знаках, по счастью, не нуждалась. Вьюн, пожалуй, одна сохраняла безмятежность. Поскольку Могила с двумя своими выхваченными стилетами и Дмитрий Кондратьевич со своими ландскнехтами уже готовы были кинуться в абордажную схватку. Остальные присутствующие все готовы были кинуться врассыпную. Что же до меня, то я вообще ни к чему не был готов. Однако, требовалась разрядка. Требовалось как-то себя повести. И я занял пространство меж двух пока еще статичных противников. Если верить латыни такое пространство называется интервал. Нейтральное пространство от овального стола до кушетки.

- Дмитрий Кондратьевич, - обратился я как можно официальней к вождю анархистов. - Я готов принять или ваши объяснения, или вашу отставку.

- Да ну! - почему-то обрадовался полицмейстер. - И кто же у тебя порядок в епархии восстановит? Могилевский с Перцем?

- Хомяк восстановит, - когда я ответил, Хомяков опрокинул коробку с личными принадлежностями вроде позолоченного штопора, наградного будильника в малахитовой оболочке, и пяти-шести бутылок азербайджанского коньяку. - Порядок он вряд ли восстановит, но бардак восстановит. Бардак у него получается.

Меня поддержали малахитовый будильник, исполнивший на полу какую-то грустную немецкую мелодию типа Лили Марлен и густой коньячный аромат, подавшийся наружу из расколоченной бутылки.

- Но Борису Александровичу это вряд ли понравится, Дмитрий. Вряд ли ему сейчас нужен бардак в поселке. Через неделю, пожалуй. Но не сейчас.

- Ладно. Убедил.

Митя извлек из обширного кармана спасательских шаровар диктофон участкового Щукина, и включил воспроизведение. Вместо показаний лаборанта Максимович все присутствующие выслушали глухой, но достаточно отчетливый фрагмент нашей с альбиносом беседы в погребе:

- Ты сам прикинь. Словарю забить на интересы родного славянства. И вчера он как-то шустро в твое окошко просквозил. Значит, что?

- Что?

- Обделался, что ты его попишешь. У тебя к нему счет, я знаю. Так мы с Перцем его сами за тебя на кладбище спрячем. А после и Кума. Или Князя. Нам уже поперек его подачки.

- Это Борису Александровичу тоже вряд ли понравится, - выключив запись, достойно ответил мне полицмейстер.

- Совсем не понравится, - кивнула Вика-Смерть, подводя накладные ресницы щеточкой, какими, должно быть карликовые автомобильные мойки оборудованы.

- Сдай саксоны, пока тебя в окрошку не изрубили, - посоветовал альбиносу Дмитрий Кондратьевич, и кивнул спасателям. Спасатели стянулись к альбиносу подковой. Могила оскалился, рассек перед собою стилетами воздух, и спасатели забуксовали.

- Расслабьтесь, - сказала Вьюн. - Я держу его на мушке. А ты, белобрысая тварь, исполняй, что сказано. Две секунды на воспоминания, как ты моего дядю в уборной зарезал.

Хомяку две секунды хватило, чтобы исчезнуть за узкой дверкой смежного с резиденцией будуара, и более он не высунулся. Сваливал по-английски он с детства ловко. Могила с ударением воткнул стилеты в паркет и присел на кушетку. Могила безмолвствовал. И смотрел куда-то вдаль сквозь Дмитрия Кондратьевича, точно призрак перед ним стоял, а не Дмитрий Кондратьевич.

Если верить заметкам ихтиолога Мелвилла о свирепом характере безмолвных альбиносов, полицмейстер для Могилы уже перестал существовать. Согласно Мелвиллу никто столь упорно, злобно и беспощадно не преследует своих преследователей, как безмолвные альбиносы-убийцы. Молчали и все прочие. Зайцев, согнувшись точно удочка, поймавшая рыбу-меч, отчаянно что-то скоблил в блокноте ластиком с оборотной стороны карандаша. Думается, больше всего ему хотелось отпроситься в редакцию. Но как отпроситься, не напомнивши о себе в таком опасном присутствии? Тогда вместо Зайцева о себе напомнил Словарь.

С перекошенной физиономией он высадился из-за стола совещаний, растянул на фасонном галстуке узел, точно спасаясь от удушения, и цепко схватил за плечо вождя спасателей-анархистов.

- Здесь военное дело, - хрипло выдавил Гроссмейстер. - Трибунал. Пятьсот немецких гривен тебе. Постереги этого пса, пока я в казармы за караулом сбегаю.