Олег Егоров - Казейник Анкенвоя

- Бургомистр? - я кивнул на господинчика с очками.

- Птица-секретарь, - Могила презрительно сплюнул. - Петух, короче. Бывший Макаренко. Чалился по 135-той за развратные действия со школьниками. Трешник намотали. Год в зоне, два на химии. Приехал сюда, устроился на теплое место. Копилку для Перца греет.

На столе задребезжал аппарат эпохи совета народных комиссаров. Птица-секретарь подняла эбонитовую трубку, выслушала ее и опустила на рычаги.

- Их превосходительство принимают с двенадцати, - торжественно оповестила секретарь наше присутствие. - Аудиенция через пять минут.

- Хомяков со вчерашнего утра уже принимает, - сложив перочинный ножик, Митя встал с кушетки и потянулся. - Сюда косой приехал. А в девять мои архаровцы ящик пива ему из «Нюрнберга» подогнали.

- Хомяков? - внезапно и вслух открыт я для себя тайну буквы «Х» из автографа на предъявленной анархистами бумажке. - Шура Хомяк и есть ваш пресловутый бургомистр?

- В натуре, - усмехнулся Могила. - Александр четвертый. Большой либерал.

Я прикурил папиросу и задумался.

- Здесь курить запрещается, - строго предупредила меня секретарь.

Альбинос лениво проследовал к столу, снял телефонную трубку с аппарата и разбил ее о голову строптивой птицы. Птица-секретарь охнула, зарыдала и вылетела вон из приемной.

- А кабельное телевидение?

Я обернулся к Мите.

- Финансовая независимость муниципального чиновника есть надежная гарантия от коррупции, - просветил меня убежденный анархист.

- Грамотно формулируешь, Дмитрий Кондратьевич. Запишу, а то забуду.

- Потом запишете, батюшка - Могила толкнул сапогом дверь в кабинет бургомистра. - А ты, превосходительство, соблюдай протокол. Успеешь печень разрушить.

При виде нас, Хомяков уронил пивную бутылку и вместо очередной дозы алкоголя принял государственное выражение лица.

- Прошу, товарищи, - проверенным жестом он пригласил нас к большому овальному из карельской березы столу заседаний посреди кабинета. Пока товарищи земское масонство рассаживались, я осмотрелся. У дальней стены столик из набора офисной мебели с компьютером и жидкокристаллическим монитором. Над ним портрет Хомякова в бархатном камзоле с пышным жабо, берете с орлиным пером и с цепью на шее, оборудованной серебряным ключиком. Предположительно, ключиком от ворот городской мусорной свалки. Иных ворот я в Казейнике пока не видал. Живописный Шурик смотрелся внушительней натурального. Справа от портрета стену обременяли знакомый герб масонской ложи: перекрестие из шанцевого инструмента и землемерного циркуля, а также и набор доспехов, состоящий из шлема, кольчуги, седла со стременами и тусклого палаша. Из чего я сотворил вывод, что голый директор краеведческого музея Виктор Сергеевич Пугачев исправно платит муниципальный налог на движимое имущество. Продолжая осмотр, я переключил свое внимание на бургомистра. Более всего удивлял меня искусственный загар Хомякова, помноженный на отсутствие прыщей и упругую походку Шурика, гулявшего вокруг стола заседаний. «Солярий навещает, - сотворил я вывод, разглядывая знакомые черты. - И беговой тренажер. И барокамеру».

- Вы тоже присаживайтесь, ваше преосвященство, - заметившие мое внимание, Хомяк остановился и довольно-таки холодно скорей потребовал, нежели предложил. - Мы, собственно, вашу скандальную персону обсудить собираемся.

Рыцари овального стола дружно обернулись на меня, ожидая какой-либо реакции. Я отдернул оконную портьеру, молча присел на подоконник, рядом положил автомат и смял зубами папиросный мундштук. Открывши дверь, в помещение робко сунулась Вика-Смерть.

- Ой! - Виктория смутилась и хлюпнула носом. - У вас летучка? Пардон, что помешала. В другой раз как-нибудь забегу.

Она пересекла кабинет, завлекательно раскачивая бедрами, вытянувши свои длинные ноги, уселась в кресло Хомякова и достала из сумочки пудреницу. Теперь, пожалуй, масонское земство собралось по мою душу в полном составе. За вычетом Гроссмейстера славянских крестоносцев. Когда мне было пять лет, я убил котенка. Я помню тот октябрь, влажные опавшие листья у школьного забора и кровь на них. Сколько помню, я всего-то хотел погладить котенка, но он сильно расцарапал когтями запястье мое, и в приступе ярости я размозжил котенку голову о дерево. Мертвое тело я перекинул через штакетник, и спрятался за дерево. Котенок обитал в сельской начальной школе, где учился мой старший братишка. Октябрята очень любили его. Когда прозвучал звонок на большую перемену, октябрята выбежали на лужайки. Я из-за дерева трусливо наблюдал происходящее. До сей поры я, кажется, помню горестное недоумение на братском лице. И, кажется, помню, как он озирался в поисках садиста. Он и до сей поры не знает, кто был способен на подобное злодеяние. Я и потом убивал. Я убил несметное количество насекомых и червей. Червей я убивал, чтобы убить рыбы как можно больше. Я убил много рыбы и с десяток ротвейлеров-оборотней.