Олег Егоров - Казейник Анкенвоя

- Две получишь, - кивнул альбинос. - Вместе раздавим.

Побелевший Хомяк резво отскочил к своим доспехам. Далее как-то ему не отступалось. Ноги бургомистра то и дело гнулись, точно решил он заняться производственной гимнастикой.

- Я по четвергам уроки большого тенниса даю! Беру! Ты на моем диване с чужими женщинами спал! Меня сам Анкенвой назначил тайным голосованием! Ты не посмеешь!

Бургомистр, вопиющий в пустыне. Даже Вика-Смерть равнодушно отвернулась к окну.

- Посмею, Хомячок, - я навел автоматическое оружие на бывшего друга. - В Казейнике я могу отстреливать ежедневно по дюжине бургомистров. И мне ничего за это не будет. Разве что учебная медаль. Как думаешь, Могила?

Могила тактично смолчал. Когда в тишине сухо щелкнул спусковой механизм, помещение молниеносно пропиталось мочевым ароматом.

- Форточки надо открывать.

Я швырнул оружие на карельскую полировку.

- Владей, силовик.

Альбинос рассмеялся. Я вышел из кабинета. Могила нагнал меня в приемной и цепко схватил за предплечье. Я дернул руку. Напрасно. Хватка у Могилы была профессиональная.

- Да ты не психуй, капеллан.

Могила подмигнул мне, точно соседу по камере.

- А, веришь ли, я рад, что кишки тебе в автобусе не выпустил.

- Верю. Тебе флаг христианский нужен Могила. Знамя части. К тому же, ты еще в магазине прикинул, что я со Словарем захочу поквитаться.

- Кроме шуток. С тобой не скучно.

- Ты, конечно, метишь высадить Словаря из Гроссмейстеров. И выхожу я тебе естественный союзник.

- Со Словарем я и без тебя решу. А с тобой мне просто весело. Кураж у тебя редкий. Час пробьет, я второго человека вылеплю из тебя, капеллан.

- Типа Евы?

- А я о чем? Кураж. Не с Перцем же век чифири гонять. Но пока извини. Вернуться тебе надо. Протокол у нас такой.

Когда мы вернулись в кабинет, от Шурика только запах остался. Очевидно, слинял через потайную дверь.

- Пардон, - Вика маленькой кисточкой лакировала свои когти. - Гер бургомистр отправился немецкую делегацию встречать.

- Только брюки выжмет, - Митя, успевший уже разобрать «Калашников» на запчасти, подмигнул мне, точно в доску своему.

«Подмигивание есть тайный масонский жест, - подумал я, прикуривши следующую папиросу. - Жест посвященных масонов. Во что-то они меня посвятили. Знать бы только во что».

- Стрельба на свалке, - Вика напомнила причину заседания.

Остальные призадумались.

- Пятнадцать суток? - Митя вопросительно посмотрел на рыцарей овального стола. - У меня есть отдельная камера с удобствами. Трехразовое питание, выпивка, бабы.

- А пятнадцать суток у тебя есть? - закрашивая коготь на мизинце, ласково поинтересовалась Виктория.

Митя открыл перочинный ножик, и молча стал вырезать на прикладе букву «К».

Предположительно первую букву слова «конфисковано».

- Дисциплинарное взыскание, - выступил злопамятный Перец. - Связать и к татарину. Глухих его накажет глубоко.

Вика, теперь сидевшая против Перца, слегка порозовела, и Перец, охнув, сунул руки под стол. Запамятовал Перец, что у Виктории ноги длинные.

- Домашний арест, - Могила, склонившись, подкурил от моей папиросы, какую-то немецкую сигаретку, затянулся и выпустил едкое облако. - Сутки. С правом посещения славянской часовни.

- Годится, - Виктория завинтила кисточку в алый пузырек. - Митя, вызови конвойных для батюшки.

- Не его юрисдикция, - возразил альбинос. - Военный патруль за капелланом присмотрит.

- Годится, - Вика встала, одернула юбочку и собралась было покинуть масонскую ложу.

- Домашний арест не годится, - несмотря на крайнее переутомление, мне вдруг стало весело. - У меня дома нет.

- Ты где ночевал, прежде чем эта школьная проститутка отвезла тебя в опечатанную хибару?

- Выбирай-ка выражения, мадам, - посоветовал я Виктории.

- Ты где ночевал после банкета с николаевскими угодниками?

- Ты не знаешь?

- Годится, - кивнула Виктория, прежде чем выйти за дверь. - Могилевский, с вас патруль. А ты, Митя, все же наведайся в общежитие педсовета. По моим агентурным сводкам Виктор Сергеевич Пугачев у себя в кладовой листовки для зеленых печатает.

- Зайду, - Митя, отвернул черную манжету, и посмотрел на часы. - В двадцать тридцать. Капеллана проведаю до кучи.

- Ты свою задницу до кучи проведай, - бесцветные зрачки альбиноса Могилевского затуманились. - Будешь грузить, надорвешься, Митя.

- А ты меня вылечишь, - усмехнулся полицмейстер.

Осознание себя какой-то ржавой берданкой, из-за какой поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, исчерпалось, помнится, внутренним воплем: «как вы мне все надоели, Господи!».