- Максимович! - крикнул я призраку лаборанта, как записному вожатому экологической нежити. - Имей в виду, живым я не дамся! Так и скажи своим клопам! «Живым я не дамся». Наглое и безграмотное от меня заявление, - сообразил я на одного, попирая железо подошвой. - А мертвым, получаюсь, дамся? Они, мертвые сволочи, в свою пользу все истолкуют.
- Живой! Живой не дамся! Ты понял разницу, лаборант? - спешно исправил я орфографическую ошибку. «И снова глупо. Дался я им живой сто лет в обед. Эколог-то, чай, не теща. Кровь из меня желает пить в буквальном ее значении. Пока я в переговорах вязну, Максимович давно меня с фланга ополз. На крышу надо пробиться. Отверстие надо продолбить. Пусть лучше единорог меня вытопчет. Хоть какое-то величие. А коли совсем повезет, и топтаные раны затянутся, еще с крыши нырну». Слабая надежда заставила меня встать и оглушить веслом железное препятствие. Наступила осень. Стена подалась. Из проема вдруг ударил тусклый свет, и я невольно зажмурился. «В очи гибели зри, сучок! - приказал я себе, играя желваками. - С тобой Господь, и крестная сила!». Я набрался и посмотрел. Очи у гибели оказались карие. Вполне живые и сердитые очи, блиставшие гневом. Гибель явно была не в духе. К моему визиту нарядилась она в хромовый, заляпанный глиной фартук с квадратным вырезом, обнажавшим смуглую бархатную кожу, линялые джинсы, распустила вьющиеся каштановые волосы и приняла образ юной соблазнительной особы. «Лилит, - опознал я ее сразу, не давши обвести себя мрачным чертам. - Баба-демон. Succubus. Меридиана. Создатель повелел своим ангелам в пар ее обернуть, а она обратно возникла. Парниковый эффект Казейника сформировал злую силу. Главное, за волосы ее не таскать. От Анатолия Франца мне было доподлинно известно, что всякий, прикоснувшийся к волосам ее, навсегда попадет в забвение. От себя мне было известно, что иным писателям забвение похуже гибели станет.
- Третий час, - Меридиана, скрестивши руки у подножия брезентовых гор, прозвучала негодующе - С ума сошли?
- Дверь на цепочку. Экологи заползут.
Обогнувши Succubus, я двинулся к дивану, примеченному мной в глубинах комнаты, рухнул на него и мгновенно уснул.
KERAMOS
Согласно иудейской мифологии, первая жена Адама Лилит после развода состояла в браке с князем Преисподней. По расчету ли выскочила она за Люцифера, или увлеклась, а только рожая от него ночных демонов пачками, днем она теряла до сотни своих чад. Как нынче говорится, «и первые станут крайними». В отместку она чужих младенцев активно изводила при каждой оказии. Мало, что портила их. Она еще пила их кровь и высасывала костные мозги. В довершении злобных проделок, она регулярно подменяла ребятишек. На что подменяла их Лилит, о том фольклорные источники умалчивают. При любом раскладе эти бородатые притчи мне хоть как-то объясняли отсутствие в Казейнике детей. Не Крысолов же их увел в подводную среднюю школу. С другой стороны, причина, регулярно истреблявшая потомство Лилит остается за рамками. Если, подобно вампирам-экологам, убивала их солнечная энергия, то в Казейнике и детей, и ночных демонов было бы нынче столько, что черт на печку не вскинет. К разряду прочих излюбленных развлечений, приписанных Лилит народною молвой, примыкало и овладение мужчинами во сне помимо их воли. Статья 131 уголовного кодекса Российской Федерации. А кто свидетель?
Мною, скажем, вместо Лилит во сне овладела старая докука. Приснился мне кот мой Парамон, справлявший большую нужду под сенью кактуса. Нужда была слишком велика, и не справлялась. Но мудрые существа располагают особым секретом терпения. Им знакомы дальневосточные мысли. Одна такая мысль гласит: «Кто умеет ждать, получает все». Парамон дождался моего прихода, и получил от меня все, причитавшееся ему за отложение фекалий в заповеднике. По мне, так инфернальные разночтения о подвигах Лилит есть ни что, как закулисная борьба с эмансипацией. Но я знаю определенно: Господь слепил ее из глины, и она не забыла этого. Глина, образующая саму природу Лилит, воспринималась ею, как материнское начало. Достаточно мне было единожды проснуться на скрипучем диване, чтобы уяснить это навеки. Меня обступали разнокалиберные плоды ее гончарной беременности. Широкие стеллажи, трижды опоясавшие комнату, были накрыты фаянсовой посудой. Блюда, кувшины, вазы, чашки, чайники, плошки, ложки. Глазурованный сервиз персон круглым счетом на полтораста обильно был разбавлен фигурками глиняных карликов. Карлики обеих полов обнимались, держались за руки, занимались йогой, готовились метать атлетические снаряды, и даже совокуплялись. Делали, что угодно, только не ели из керамической посуды. Это были модные карлики. Изящные карлики с худыми изогнутыми телами. Чтобы сохранить фигуры, они сознательно голодали. В пику им на крышках дутых заварных чайников расселись толстые крестьянки в платках и сарафанах. Глиняный гарнизон, расквартированный на полу, сплошь состоял из птиц и животных. Особенно птиц. Пингвин и фламинго в одном климатическом поясе. Три пепельных удода, вернее похожие на обугленные копии птицы Феникс. Три бесславные попытки возрождения. Дозор терракотовых сычей построился в затылок один другому вдоль стены, сложивши крылья, и ожидая команды на вылет. Возможно, от пеликана. Пеликан в маскировочном темно-зеленом халате с голубыми вкраплениями пытался выдернуть клюв из керамической подставки. Вроде, как меч из камня. Птичий Эскалибур. Если бы Лилит к ее плодовитости вдохновения добавить, она бы вдохнула жизнь в этот зоосад, и Казейник обрел бы утраченную фауну. Но мы, слава Богу, христиане. Голема в Праге отрицаем. Дар сделать живое из мертвого качественно отличает самого одержимого творца от Создателя. Аминь.
Читать дальше