Олег Егоров - Казейник Анкенвоя

- И вечный бой! - заорал я, вращая подобно пропеллеру сумку с дребезжащими осколками посуды.

На клич из темноты явился факел. Гражданин, освещавший себе дорогу факелом, замер в оцепенении, бросил пожитки, заметался, и пропал. Пропажа оправданная. Призыв к уничтожению запасов спиртного из уст существа, обитающего в канаве, и днем напугала бы до изумления любого местного поселенца. Что говорить о ночной поре, когда все праведники выползают на охоту за окаянными душами? Лично мне достались факел, пластиковые весла и капроновый невод с ячейками, кое-где заштопанными какой-то мокрой паклей.

- Сводишь меня к болоту, пятьсот рублей отвалю! – попробовал соблазнить я исчезнувшего гражданина. Я чувствовал, что он затаился поблизости, но щедрое мое предложение осталось безответным. Я удвоил ставку. Гражданин опять спасовал. Поднявши горящий факел, я обождал еще пару минут, и терпение мое иссякло. Зато силы частично вернулись. Заодно с ними вернулось и раздражение.

- Браконьер низкопробный! - изругал я темноту. - Мы еще встретимся на светлой тропинке! Половишь ты у меня пиявок без лицензии!

Я в бешенстве забросал его невод рыбными консервами. Именно так-с. Консервы в сумке штурмовика Агеева по странной иронии оказались все рыбные. От сумки, пропитанной водочным запахом, я избавился. Я утопил сумку в яме, как слепого щенка. Я душил ее под водой, пока она не захлебнулась, скотина такая. Выместив на ней скопившуюся досаду, я перекинул невод с консервами через плечо, взял под мышку весла, вооружился факелом, и захромал, как мне тогда опрометчиво думалось, в Москву. Получасовая прогулка в хлюпающих бутсах на сквозняке начинала сказываться. Зверская холодина выставила из меня пьяный кураж, как вышибала задиристого гуляку. Сознание мое прояснилось. Я продрог до стука зубовного, но упорно плелся вперед, отчетливо понимая, что возвращаться мне, кроме как домой, некуда и незачем. И грезил я о горячей батарее в изголовье кровати моей, хотя до отопительного сезона было еще не близко. И о стеганом одеяле. И о жене, меня согревающей под стеганым одеялом. И даже о коте, прильнувшем с другого боку и шипящем от обиды, если его заденешь, точно оплеванный раскаленный утюг. Только углубившись выше колен, я очнулся от воображаемой реальности, и вспомнил, где нахожусь. Окружал меня все тот же выморочный мир. В, частности, болото.

- Ахтунг! - Завершил я факельное шествие четкой и своевременной командой.

Почва под моими ногами была твердая как бетон. Да это и оказался бетон.

Дно болота, выложенное бетонными плитами? Не таким я представлял его себе. Я готовился прыгать с кочки на кочку и медленно продвигаться вперед сквозь топкие места, нащупывая гать конфискованными веслами. Я даже готовился к погружению в трясину, читатель. Я готовился к отчаянной борьбе и бесславной погибели. Однако, ложный Казейник с одинаковой легкостью херил как надежды на лучшее, так и приготовления к худшему. «Погорячились, и будет», - сказал я себе. После чего я воротился на сушу, обдумывая дальнейшие планы действий. «Должна быть где-то лодка или плот, - сказал я факелу, - надувной баллон или бревно должны где-то быть. На чем-то греб этот рыбник». Что ловил он именно рыбу, стало мне ясно, когда я более тщательно изучил его капроновую сеть. В пакле, засевшей среди ячеек, при свете факела блеснули серебряные чешуйки.

Я побрел вдоль берега, пристально всматриваясь в темноту, пока не обнаружил маломерное судно, затопленное на мелководье от посторонних глаз щербатым булыжником. Я уперся в булыжник подошвой, и свалил его на сторону. Судно, конечно, громкое название для всплывшего куска пенопласта. Хотя был он в толщину до полуметра и достаточно широк, чтобы выдержать мои девяносто едва живых килограммов. Так же он имел три искусственных углубления. Одно кормовое углубление было вырезано для седалища, и два педальных в носовой части палубы для упора ступней. Были в нем проделаны и отверстия для уключин. Спрятанные под водой уключины я нащупал в ближайшей бетонной трещине.

Я оборудовал пенопласт гребным устройством, и более не мешкая, разместился в его углублениях. Невод с консервами я обвязал вокруг талии, а факелом безжалостно пронзил упругую палубу в центре бака. И только тогда позволил себе короткий перекур, доставши из нагрудного кармана целлофановый мешок с пачкою сигарет. Я упаковал их, когда был в дрезину пьян. По трезвой лавочке вряд ли я проявил бы такую предусмотрительность. Прикуривши от стальной зажигалки «Зиппо» с припаянным к ней императорского профиля полтинником (подарок жены в пятидесятый день рождения моего), я высадил сигарету, взялся за весла и погреб, как мне тогда опрометчиво думалось, в Москву. Разгоняя плот и кровь, я стремительно удалялся от Казейника. Попутный ветер содействовал, стегая спину мою дождем, как стегали, должно быть, на галерах замученных гребцов. Отверстия для уключин были проделаны таким образом, что мне пришлось грести, подавшись вперед. Зато я хоть как-то прикрывал собой от ненастья пламя факела. Снаружи в такой позе я, верее всего, смахивал на удильщика. Глубоководные рыбаки называют нас еще морскими чертями.