Олег Егоров - Казейник Анкенвоя

Сплошная туча взялась расползаться, будто истлевшее и побитое молью сукно прежде, чем донеслись мы до буксира, ожидавшего нас на рейде в акватории Слободского острова. Видать красный меркурий в затопленных контейнерах дезактивировался. Оборотился в черный сульфид. Ядреное сверхтяжелое вещество, основавшее кругом себя гравитационное поле, растаяла вместе со льдами, облегавшими керамическую дичь. В суконных прорехах замелькало нижнее голубое белье атмосферы. Там и здесь прошились тучи солнечными лучами, и время потекло. Блокада снялась как-то обыденно. Я не пропитался чувством радости. Не подбросил вверх сорванную шапку. Даже не снял капюшона с головы.

- Который день? - крикнул я на ухо Вьюну.

- Что?

- День, спрашиваю, какой?

- Что?

- Понятно!

Если тебе не желают отвечать, надрываться бессмысленно. Мы по широкой дуге обогнули остров. В лагере беженцев, покрытом шалашами из досок и бревен, климатические изменения уже отметили, и только начали отмечать. Под вопли одобрения и восторга рухнул один шалаш, другой. Один подожгли, хотя стало заметно теплее, и я до пояса сбросил комбинезон униформы. Самое острое чувство, испытанное мною на прозрачном воздухе, связалось с наведенной резкостью. Точно я примерил новые линзы. Все стало в фокусе: островитянка и заслуженная учительница Лидия Терентьевна Фирс, писавшая на корточках между шалашей, буксир с брезентовым тентом на палубе, и сотник Лаврентий, беспорядочно семафоря в нашу честь мускулистыми обнаженными руками, и номер буксира, списанный белою краской с номера средней школы, которую окончил я давно и надолго, и шкипер Глухих, выбиравший на корме из воды линь с оловянным бидончиком. И вот уже Лавр помог нам взойти на судно, не спуская веревочного трапа, а попросту вдернувши нас каждого за поданную руку прямо на палубу.

- Охлажденный первач, - приветствовал меня шкипер наполненной крышкой от бидончика, пока Вьюн с партнером репетировали заключительный акт пьесы Шварца «Обыкновенное чудо».

- Мин раза, шкипер, - я осторожно, чтоб не расплескать, выпил из крышечки татарскую сивуху.

- Смотри сам, - Глухих в порыве дружбы рукою свернул мой подбородок туда, где стояла среди залива башня пропавшего НИИ. Башня института, все еще затопленная до последних этажей, вернулась. Вернулась к себе и дамба. 12-ти, примерно, километровая радиальная дамба снова перекрывала горизонт широкой серой полосой. Я произвел оверштаг. Замертво проглоченный финальным пуском установки имени Генриха Максимовича высокий обрыв, с которого сто лет назад спустился я в Казейник, ожидал меня с нетерпением. Видать, удвоенная массой RM 20/20 гравитация стянула лишь атмосферные границы. И все, что выскочило за пределы Казейника, успешно спаслось от затопления. Разумеется, уровень последних осадков до черты обрыва не добрался бы, как не захлестнул бы он и высокую дамбу, но башню института парадоксальным образом спасло именно уплотнение атмосферы.

- Пора на мостик, дус, машину за Дарьей запускать. Теперь она развелась от Зайцева, когда вертолет упал. Я видел, дус. Хочу теперь свататься.

Глухих шагнул в рубку, но я придержал татарина, еще не зная как сообщить печальную новость о том, что Зайцев таки выжил.

- А кто мотористом на буксире? - оттянул я еще сообщение.

- Крючков Никифор, веснушки помнишь?

- Да ведь Крючков-то зеленый, дус. Противник сжигания горюче-смазочных материалов. Загубит мотор, что делать станешь?

- Пока зеленый мало, - согласился татарин. - Салага. Но стареется. Регламент эксплуатации знает. Отметку знает красную на показателе. Топку знает. Передающие клапана до сверкания довел. Нет. Не загубит.

- Извини, дус. Не хотел огорчать. Зайцев, скотина, выжил. Под служебным арестом на комбинате.

Глухих, потускнев, задумался. Ушел. Сидя в рубке, я наблюдал, как воркуют у борта Вьюн с Лаврентием. Вернулся татарин с бидончиком. Бидончик был влажный, а Герман просветлевший. Снова налил в крышечку первача.

- А вдруг еще утонет? - спросил с надеждой.

- Обождать надо, Герман, - сказал я, залпом сразив полкрышки.

Сдачу вернул Герману. Герман ее допил, смакуя букет.

- Ты довези меня к обрыву. Пока довезешь, пока Никифор двигатель убьет, может, что-то изменится.

Клянусь мамой, смерти я редактору не желал, как и другим редакторам, и в принципе вредителям. Потому, говорил уклончиво.

- Не доставлю. Там степь. Автобус не ходит, - ответил шкипер. - Доставлю к дамбе. Пройдешь по дамбе влево. И через рощу полкило станция. Там электрички по расписанию гоняют в Москву. Вправо магистраль. Там частный извоз.